ты, Катя, хороша! – невесело просипела я (вокальными данными я никогда не отличалась) надутому ребенку. Мне и самой сейчас было тоскливо, а вот еще необходимо восстановить мир в семье.
Проштрафившаяся Эванжелина на цыпочках уползла за дверь.
– Ну, Катя, рассказывай, что у вас опять произошло и почему ты третируешь свою изумительную мамочку?
– Я не хочу, чтобы мою маму обзывали проституткой!
(Белое платье в горошек, в котором Эванжелину угораздило пойти на собрание, было просто великолепно. Я его прекрасно помнила. Оно не скрывало в Эванжелине ничего, что могло бы эстетически порадовать окружающих. А у Эванжелины любой сантиметр поверхности тела волнителен до спазм в горле.)
– Ну, девочка моя, скажи, кто конкретно ее так назвал?
– Фамилии, что ли, сказать? Ну, Копылова, Берг и Шишкова.
– Так. А кто у них ходил на собрание?
– Ну кто… Тоже мамы и ходили.
– Вот! – победоносно восклицаю я. – А хоть одна девочка, у которой на собрание ходил папа, тебе что-нибудь сказала?
– Не-е-т, – озадаченно тянет Катя и хлопает глазами.
Попалась, малышка, хотя и изучает основы маркетинга, а все равно глупый ребенок. Сейчас я ее дожму.
– А ты задумывалась, почему так произошло? Популярно объясняю. Папы, придя с собрания, оглядели своих потрепанных боевых подруг – остроколенчатых, большеротых и страшных или, наоборот, своих жирных тюлених, развалившихся перед телевизором, и что сделали папы? Папы вспомнили твою маму, мысленно произвели сравнение, ужаснулись, в очередной раз убедились, что в молодости они были непроходимо тупы, и промолчали. А что сделали мамы, побывавшие на собрании? Израненное самолюбие не позволило им промолчать – женщины болтливы себе в ущерб и завистливы. Они забурлили, закипели, как суп харчо, забытый на плите. Они поделились с мужьями, в каком неприличном виде, почти голая, пришла на собрание эта Корсакова. Емкости их куриных мозгов явно не хватило для того, чтобы понять: уж теперь-то их мужья точно ни одного собрания не пропустят, а возможно, даже и станут инициаторами внеплановых субботников по ремонту класса. Все это, Катерина, просто мелочная женская зависть. А ты можешь гордиться своей мамой. Эванжелина – лучшее творение природы, которое мы можем найти в Москве и в ста шестнадцати километрах в радиусе от нее. Но божественная внешность и изумительная фигура – это еще не все.
Твоя мама удивительно добра, и в чем ее можно упрекнуть, так это только в чрезмерной доверчивости.
Эх! Уйду из «Интеркома» и стану адвокатом.
– Я ведь ее очень-очень люблю, – сказала Катя.
Кажется, мне поверили.
После того как я отправила ребенка домой поразмышлять над моими разумными доводами, появилась Эванжелина. Глаза у нее были на мокром месте.
– Я подслушивала. Танюша, ты настоящий друг…
Я
