за ту же самую зарплату, между прочим. Ну, Ирина у нас работы не боится, у нее в руках все горит. Потом один наш сотрудник погиб, попал под машину, Ирка его участок взяла, за это ей категорию повысили. Потом было еще одно сокращение, должность этого погибшего сотрудника у нас отобрали и еще алкаша одного выкинули, вместе с местом, естественно. А Ирке сказали: «Раз вы теперь консультант второй категории, вы должны работать больше. Будьте-ка любезны, возьмите себе и этот участок». Так и получилось, что Ира работает на четырех участках, а я только кофе подаю да флажки с цветочками расставляю. Уж с этим-то она точно справится. Поэтому ее сокращать нельзя, ей замены нет. Вместо нее придется четырех человек брать, а куда? Должностей-то нет, посокращали все.
– Понятно. Все-таки давайте вернемся к Шульгину. Как вы думаете, почему он спустил с рук своему новому заместителю такую выходку, как обнародование содержимого его письменного стола?
– Да потому же, почему и я промолчала. Сокращения боится. Кому нужны два руководителя для двух подчиненных? Курам на смех. Ясно же, что одного будут сокращать. И ясно, что не того, кого только что назначили.
– Но если это совершенно ясно, то Шульгину терять было нечего, – заметила Настя. – Его сократят в любом случае. Так почему бы не отвести душу и не сказать во всеуслышанье хаму, что он – хам.
– Ой, нет, не скажите, – Светлана всплеснула руками. – Для него очень важно остаться на работе здесь, в Совинцентре. Здесь оклады огромные и часть начислений идет в валюте. Пусть не в нашем отделе, но ему обязательно надо здесь остаться. А Юрий Ефимович – человек гендиректора, это все знали, с ним ссориться нельзя.
«Значит, Тарасов – человек гендиректора. Это уже интересно. К нему я, конечно, не пойду, рылом не вышла. К гендиректору пойдет Юра Коротков».
– Припомните, пожалуйста, все, что Тарасов рассказывал о себе, о своей семье, – попросила Настя.
– Да он ничего особенного и не рассказывал. Когда учил нас, как за цветами ухаживать, обмолвился, что разводит розы на даче. Еще говорил, что у него три овчарки дома живут, только я не поняла, в городской квартире или на даче. Дети, говорил, выросли, живут отдельно, а он – с женой вдвоем. Про внуков ничего не рассказывал, я, во всяком случае, не помню. Может, их и нет еще.
– А про свою прежнюю работу? Чем раньше занимался, почему решил ее сменить?
– Нет, про это почти ничего не говорил. Упоминал, что работал в Управлении делами Министерства среднего машиностроения. А про то, почему решил сменить место службы, нам и в голову не приходило спрашивать. Здесь платят много… Знаете, – оживилась вдруг Науменко, – был один забавный момент. Когда он свои вещи в стол выкладывал, я заметила такую стеклянную штуковину, не то болванка, не то палка, толстая такая и короткая. Я спросила, что это такое, а он мне ответил, что эта штука весит ровно семьсот пятьдесят шесть граммов, потому что это самый оптимальный вес пресса для приклеивания фотографий на пропуска. Средмаш – закрытая система, там все только с пропусками ходят. Если пресс слишком тяжелый, из-под фотокарточки выдавливается клей,
