отца, предупреждает Цзи, но тот говорит: «Воля государя, не могу уклоняться». Шоу, похитив значки Цзи, идет вперед, и его убивают; Цзи приезжает вслед за ним и говорит: «Государь велел убить меня», и его убивают!
На стене колючки —
Нельзя смести,
Домашние речи
Нельзя рассказывать,
Если б рассказывать,
(выйдут) Слова скверные!
На стене колючки —
Снять нельзя,
Домашние речи
Толковать нельзя.
Если б толковать,
(выйдут) Слова длинные!
На стене колючки —
Нельзя унести,
Домашние слова
Нельзя читать,
Если б можно читать,
(выйдут) Слова бесчестные!
Мы скорее приняли бы, что тут выражается наша поговорка: из избы сору не выносить; но толкователи говорят, что это насмешка над сейчас упомянутою Сю-ань-цзян, которая, по смерти мужа, связалась со своим пасынком.
Сочетавшаяся до старости с благородным мужем,
С шестью драгоценными камнями в головной шпильке,
поддерживающей накладку,
Плавная и стройная,
Как гора, как река,
В красивом парадном платье,
Что ты не чиста – Как можно сказать!
Свежо, свежо (на тебе)
Это платье, на котором вышиты фазаны.
Черны твои волосы, как тучи,
К чему тебе шиньон!
(на тебе) Яшмовые наушники,
Гребенка из слоновой кости,
Прекрасны твои брови,
Право же ты – небо,
Право же ты – бог!
Блестяще, блестяще
Твое платье,
С окаймленною материей,
Подобранное буфами;
Ясны твои очи, прекрасны брови,
Красивы виски!
Такой человек, по правде,
Есть красавица во (всем) царстве.
Вместо того чтобы видеть здесь восторженные похвалы красоте, указывают на распутные нравы той же Сю-ань-цзян, которые погубили удел Вэй.
Итак, мы допускаем, что Конфуций собирал, сверх исторических сказаний, во время своих путешествий, и народные песни, как единственные тогда существовавшие памятники литературы; мы допускаем это потому, что думаем, что тогда литературных памятников было вовсе немного[7]. Письменность тогда существовала только как орудие правительства, для записывания исторических событий, еще более для обозначения статистических данных; доходов и расходов, географических пределов, – так говорится, по крайней мере. Эти памятники не дошли до нас, и очень естественно: они, может быть, были недоступны и самому Конфуцию, как государственная тайна. Войны истребили их, вместе с княжескими дворцами и казенными местами, о которых не заботился победитель.
Тем более является высокою заслуга Конфуция: он первый сделал науку, образование достоянием народным, он первый познакомил народ как с правительственными документами, так и с самим собою. Если до Конфуция и были школы, то все же только школы правительственные; нигде не видно, чтобы, помимо их, были народные учителя. Мало
Едва ли даже на Ши-цзин не должно смотреть, как на образчик древнего языка различных наречий; мы видим в нем, что одно и то же содержание передается различными словами в различных царствах; на эту-то сторону до сих пор никто и не обратил внимания, и все потому, что никак не могут допустить мысли, чтобы китайские комментаторы были неразвиты.
