то, что введено уже ими, то и мы не будем смотреть на Конфуция как на лицо, действительно введшее музыку в образование. Достаточно того, если ученики его, в противоположность ударам (тогда еще не было грома) оружия, раздававшегося в те века, проти-воставили гармонические звуки, возглашавшие о мире. Очень натурально, что они старались расширить круг гражданского образования. Точно так же нельзя утвердительно сказать, чтобы Конфуций придавал то значение нравственности или церемониям, какое придали им его ученики. Мы видим, что и книга о церемониях, ему приписываемая, также не дошла до нас, потому, может быть, что и не существовала. Представляя себе, однако же, Конфуция как первого народного учителя, не мудрено допустить, что он в свое преподавание ввел музыку, как смягчающую народные нравы; музыка имела связь с книгой стихов, которые должна была сопровождать. И очень жаль, что музыкальное образование было заброшено конфуцианством, что оно считается ныне промыслом самых презренных людей. Что касается до церемоний, то при Конфуции они могли еще заключаться только в вежливых приемах: как подходить и отступать, то есть раскланиваться, как сообщать приятное и приличное выражение своему лицу. Зато мы видим, что вся главная деятельность учеников Конфуция обращена исключительно на эти церемонии. О конфуцианстве, до вступления его на историческое поприще с полною уже властью, при Ханьской династии, за целые три столетия, если не более, мы имеем весьма мало сведений; но очевидно, что оно в это время не дремало и развивалось все более. Упоминается о некоторых учениках Конфуция, достигавших значения в том или другом царстве, и даже казненных за проявление честолюбия. Не много знаем мы о Мэн-цзы, кроме приписываемого ему сочинения, хотя на это сочинение надобно смотреть как на продолжение Лунь-юй'я. Последняя книга представляет изречения Конфуция, а иногда и одних его учеников, разговоры Конфуция с ними, отзывы о характере Конфуция. Никто не сомневается, что это сочинение уже, конечно, не принадлежит Конфуцию и даже первому поколению его учеников, вернее – и второму, и третьему, потому что в нем о некоторых учениках Конфуция отзываются уже с тем же почетом, как и о самом Конфуции; следовательно, Лунь-юй могли составлять уже их ученики. Но надобно ли непременно верить, что они записали действительные слова Конфуция; не скорее ли они внесли в эту книгу именно то, что их занимало? Точно так же, конечно, гораздо позднее, конфуцианцы, раздосадованные, как мы сказали выше, своим долгим ожиданием влияния и власти, могли создать философа Мэн-цзы, который будто, как и Конфуций, странствует по различным царствам и досказывает то, что еще не договорено было в Лунь-юй'е, а было выработано впоследствии. История именно замечает, что странно, как Мэн-цзы, современник Чжуан-цзы, с ним не встретился. Затем историческое упоминание о конфуцианцах переходит прямо к столкновению их с Цинь-ши Хуанди; еще говорится, что они встречают основателя Ханьской династии с музыкой и жертвенными приборами. Последние принадлежат церемониям; значит, если Цинь-ши