плавал, как дельфин: несколько раз она даже теряла его из виду и начинала тревожиться. Наконец он выбрался на каменную гряду и побежал к ней, без натуги перелетая с валуна на валун. Кира следила из-под ладони за его прыжками, достойными опытного гимнаста, и комплексовать по поводу Костиной кажущейся невзрачности хотелось всё меньше.
Они ели булочки, то ли ещё не остывшие, то ли заново согревшиеся на солнцепёке, и по очереди запивали их лимонадом, купленным всё в том же «Олене». Костя, похоже, что-то заметил в Кириных глазах и, пока сушил на себе плавки, выделывался вовсю. Ходил на руках, отжимался вниз головой и даже стоял на одной руке, взгромоздившись на самый высокий валун. Кира отлично понимала, ради кого всё это делалось. Её неприкрытое восхищение явно заводило его и вдохновляло на подвиги. Кирин разум ещё подавал сигналы тревоги, вспоминая всё когда-либо слышанное о таких вот героях, но сердце ничего не хотело слушать, блаженно выстукивая: и плевать, и плевать, и плевать…
– Смотри!.. Ландыши, – восхитилась она, заметив в укромном уголке жёсткие зелёные листья. – Будь у меня свой участок, я бы там непременно ландыши посадила!
Костя выразился в том духе, что если у него в Анголе всё «срастётся» как следует, то почему бы и не начать обдумывать этот вопрос.
Они никуда не спешили и то медленно шли мимо казённых дач, обнесённых зелёными глухими заборами («Какая скука здесь, наверное, жить», – сказала Кира, а Костя ответил, что важные персоны скорее всего отправляют сюда своих детей и престарелых родителей), то возвращались на берег. Расшумевшиеся волны далеко выплёскивались на песок, вынося разный мусор и скомканные перья чаек, серые с чёрными кончиками. Ветер нёс Кирины волосы, она щурилась от яркого света и хотела совершить какое-нибудь безрассудство, но не могла придумать какое. Завтра Костя уже не сможет её навестить. Завтра у него всякие дела и последние хлопоты перед отъездом.
Кирино счастье по-прежнему изрядно горчило от сознания невозможности, но оно тем не менее БЫЛО. Она всем существом впитывала этот уже завершавшийся день, и морской ветер, томительно пахнувший водорослями и дальними странами, и Костин жизнерадостный трёп, и знала, что за это своё короткое счастье будет навсегда ему благодарна.
Когда они пришли наконец в Репине и стали ждать электричку, Кира пребывала в состоянии тихого внутреннего свечения. Основной поток нагулявшегося народа успел уже схлынуть, пассажиров в вагоне было немного. Они уютно устроились на двойном сиденье в углу, там, где напротив не было никого – сразу глухая спинка трёхместного, – и Костя, кажется, собрался накинуть ей на плечи свою лёгкую курточку, когда Кира поняла, что вагон они выбрали определённо не тот.
За проходом, через несколько сидений от них, раздавался громкий заплетающийся голос. Голос человека, успевшего «принять» ровно настолько, чтобы ноги ещё ходили, зато язык развязался и руки сделались длинными.
– А я те грю – с-суки они все!.. – Говоривший ловил за рукав пожилого мужчину, оказавшегося, на своё несчастье, с ним рядом. Тот выдернул рукав
