разделки окороков. Но, как хороша эта Мария! Ладно, пусть себе развлекаются. Только бы золотые ему приносила. А уж на золото он себе женушку не хуже подыщет. Так. Кажется, наелись. Осталось половина окорока и полкувшина вина. Будет чем унять тоску. Мария обвивает гибкой рукой вояку за широкий пояс с медными бляхами и ведет в комнату наверх. Старый развратник размахивает руками и отпускает дурацкие шуточки.
В комнате Мария усаживает воина на кровать и прижимается губами к его шее. Но что это! От этой продубелой морщинистой кожи исходит тонкий аромат. В памяти всплывает ее убогая келья, увешанная иконами и лампадами, и маленькое окошко, через которое она общается со старцем Авраамием. Это из его окошка лился такой же дивный аромат. Слезы встают в ее черных очах.
– О горе мне, горе! – вырывается из ее груди.
– Что с тобой, Мария? – звучит над ее ухом хриплый бас.
– Лучше бы мне умереть раньше, – со вздохом произносит красавица, низко опустив голову.
– Ну-ка подойди и разуй меня, – ворчливо хрипит воин.
Мария понуро склоняется к его пыльным сапогам. Вдруг в ее плечи впиваются сильные пальцы. «Ну и хватка у этого старика», – мелькает у нее в голове. Она поднимает голову и силится разглядеть лицо посетителя. Военная шляпа с широкими полями затеняет его. Одна рука старика оставляет ее плечо и срывает шляпу. Свет от масляной лампы освещает лицо… старца Авраамия. Он плачет, как ребенок, и прерывисто говорит:
– Дитя мое, Мария, ты узнаешь своего старого воспитателя? Двадцать лет, с самого сиротского младенчества, охранял я твою ангельскую чистоту. Где твой слезный плач? На что ты променяла сладостные подвиги поста и бдения? Словно с высоких небес ты упала в грязную яму. Почему не сказала мне, когда согрешила, чтобы я взял на себя подвиг покаяния за твой грех? Каждый человек немощен, любой может пасть и согрешить. Только один Бог без греха. Ты слышишь, дитятко мое маленькое?
Но Мария не отвечает. Бледное лицо в пятнах стыда и ледяные руки безвольно упали. Будто кукла содрогается она в крепких руках старца.
– Мне ли ты не отвечаешь, жизнь моя! Ведь это ради тебя вышел я из затвора, ехал на лошади в эту даль, вкушал презренное мясо и упивался вином, выдавая себя за старого блудника.
Только на исходе ночи приходит в себя Мария и, успокоившись, говорит сквозь слезы:
– Стыдно и горько мне, учитель. Как я могу молиться Богу оскверненными устами?
– Дитя мое, да будет грех твой на мне. Я буду отвечать за тебя на суде Божием. Тебя же я умоляю, дитятко мое возлюбленное, вернись в свою келью, да затворись в ее спасительном покрове. Пощади мою старость!
– Если ты уверен, что Господь простит меня, то я готова все оставшиеся дни провести в покаянии. Я счастлива буду умывать своими слезами твои ноги, которые привели тебя сюда для моего спасения.
– Встань же! Пойдем отсюда.
– У меня здесь в тайнике много золота. Что мне
