ласково спросил артист драмтеатра.
– Тары нету! Не видишь, всё под завязку!
– А вон там, в уголочке есть ящик под «плечики». – Показал он внутрь приемной.
– Ты что совсем с ума съехал? Это ж Борькино кресло. Он на нём сидит. Так. Следующий!
– Да что же это, товарищи! – Профессионально воздел руки актер. – Обсчитала меня да еще и бутылки брать не хочет! Это возмутительно! Я в горком жаловаться буду.
– Ах, так! – Сузила глазки Лёля и смачно по слогам произнесла: – Пе-ре-рыв!
Окно закрылось. Очередь исподлобья посмотрела на артиста. Плечистый аспирант угрожающе заиграл жирными бицепсами. Актер попятился, отбежал подальше и визгливо крикнул:
– Она вас тоже обворует!
– В конце концов, каждый самовыражается, как может, – ответил за всех преподаватель философии.
Олег задумчиво отложил бутерброд и полушепотом сказал:
– Как сказал Эрнст Теодор Амадей Гофман: «На земле глупость – подлинная повелительница умов. А рассудок её ленивый наместник, и ему нет дела до того, что творится за пределами королевства…»
В молчании прошли полчаса. Очередь с надеждой смотрела на закрытое фанерной дверкой приёмное окно. Сладко пахло сиренью, птицы весело щебетали. Откуда-то издалека доносилась песня про синее море и белые чайки. А солидные мужи напряженно стояли, не отрывая глаз от заветного окна.
В метре от нашего ящика лежала смятая купюра в пять рублей. Олег посмотрел на неё и сказал:
– Не хочешь подобрать?
– Нет, – ответил я, внутренне борясь с искушением: деньги-то немалые. – Знаешь, у меня в детстве были два случая, которые отбили желание что-либо подбирать.
– Расскажи.
– Мне тогда было лет десять. Гулял как-то с приятелем и рядом с мусорной урной нашел пятьдесят рублей пятерками. Я их поднял, ошалело разглядывал, а Валерик вцепился мне в руку и требовал их истратить на конфеты и пирожные, удочки и кино, а еще!.. а еще… А я отнес их в милицию и сдал под какую-то расписку, которую они мне не выдали, а «подкололи в дело». Потом вышел из милиции, постоял на крыльце и вернулся. Мне было неясно, что дальше-то делать. Я вернулся в отделение и нерешительно остановился перед дверью – за ней милиционеры смеялись надо мной и делили деньги. Досталось мне и от родителей. Через пару недель в снегу нахожу золотые часы и снова несу в милицию, но уже в другое отделение. Там встречает меня уборщица, строгая такая. «Нету никого тута», – говорит. Золотые часы жгли мне руку. Я отдал часы бабушке. Она обещала, что передаст, «кому следывает». И буквально вытолкала меня за дверь. Я уже догадался, что она присвоит часы, но мне было все равно. Родителям на этот раз ничего не сказал. Но на душе было нехорошо. С тех пор ничего с земли не поднимаю. Хоть, соблазн есть, не скрою, и внутреннюю борьбу, конечно, чувствую.
В это время подбежал актер и спросил, не видели мы пятерку, которую он от волнения выронил. Олег молча показал на смятую бумажку на земле. Тот схватил её и, не поблагодарив, убежал.
…Наконец, дверца
