бы они знали, – зарычала я, – то сегодня не подверглись такому стрессу, и уж тем более, опасности! Зная, как действовать, они бы уберегли себя.
– Ты не понимаешь, что говоришь, – вздохнул Давид.
– Понимаю! Почему я должна врать им? Почему? Они мои родители, никто, кроме них, никогда не окажет мне той поддержки, в которой я нуждаюсь! Он нужны мне! – Отчаяние заставило меня высказать то, что было на душе, долго её терзая.
Эрнест покачал головой:
– Вопиющий эгоизм. Ты думаешь, что они сами хотят этого? Спроси же, чего они хотят! – Вот теперь он был по-настоящему суров.
Слезы подступали, но я прогоняла их:
– Мам?
Её взгляд бегал от лица к лицу:
– Рита, я… Я не могу.
– Что? – Я попятилась, – пап?
Отец тяжело задышал:
– Нет, Рита. Мама права.
– Пойми, детка, – мама качала головой, глядя в пустоту, – я с трудом пытаюсь переварить случившееся, боюсь, что никогда не смогу, и лучше всё забыть. Я не смогу мириться с тем, что моё дитя так страдает во всем этом. И я не хочу с этим мириться! И это ужасно, что я не буду помнить того, что знаю сейчас, потому, что буду дальше от тебя настолько, что… Тебе будет очень трудно… Рита, ты ещё можешь вернуться?
– Нет, мама.
– Здесь за ней есть кому присмотреть, – папа говорил это маме, успокаивая, – Феликс, – посмотрел на него, – надеюсь, когда мы встретимся, то ты произведёшь должное впечатление.
Феликс невозмутимо кивнул.
Я поняла, что бессильна.
Эрнест не удостоил меня своим взглядом:
– Я сам займусь ими, Рита. – Подошёл к моим родителям. – Вы сделали правильный выбор. Завтра вы проснётесь, и не будете помнить ровным счётом ничего из того.
Дальше я уже ничего не слышала. Я вылетела из гостиной, оттолкнув Давида, попытавшегося меня остановить.
В комнате было темно, дверью я хлопнула так сильно, что затрещал косяк. Я хотела, чтобы мои родителя были со мной, чтобы мне не нужно было им врать. Кто бы мне помог сейчас? Кто бы понял меня? Феликс? Он просто стоял и молчал, не поддержав ни меня, ни Эрнеста. О чём он думал в этот момент? На чьей стороне он был?
Я обхватила себя руками и, ощутив под ладонью липкую, подсохшую кровь на предплечье, в которой было и платье, брезгливо от себя отдернула их. Бинт на руке растрепался и был испачкан.
Вновь накатило ощущение чьего-то присутствия. Я огляделась: кругом темно. Кто-то приближается…
К горлу подступил готовившийся вырваться крик.
– Как ты? – Феликс стоял у окна. Я протянула к нему руки, сидя на кровати, и он уже оказался рядом со мной, обнимая.
– Натерпелась же ты сегодня, – вздохнул он, – мы всё выясним, обязательно. Как охотники узнали о тебе и почему так дерзко напали.
– Феликс, что же правильно? – Он понял, что я говорила о родителях.
– То, что было выбрано ими только
