style="font-size:15px;"> – Вот это меня и пугает, – задумчиво протянула Фира.
Йося воспринял предложение послужить у Фердинандовны как шутку:
– Ты чего, сестренка? Какой брат милосердия? Не глупи! Я на врача иду, а не подтирать в богадельне.
Он вернется из университета чернее тучи.
– Сказали, что год стажировки и рекомендательные письма обязательно. И что квота евреев опять сокращается, даже с деньгами – не больше десяти процентов. Так что реально дорога мне к твоей Гордеевой.
Год не понадобится. Через два месяца Йося Беркович окончательно и бесповоротно осознает: медицина – это не для него. Первый позор случился не в морге, а в родзале – Йося, увидев сакральный переход из мира иного в белый свет, а проще говоря – прорезание детской головки, рухнул в обморок, сломав головой стул и сколов себе передний зуб. А потом он повторил падение в морге, проблевался в палате, увидев сифилитика с провалившимся носом, и сбежал из перевязочной. К чему эти стрессы такому модному парню? Тем более что кругом революционеры, самообороны, большие деньги, дерзкие теракты и даже движение за права евреев.
– Голубь мой сизокрылый, лети-ка ты отсюда. Твоя сестра и то покрепче будет, – потрепала его по щеке Гордеева.
Страхи Фиры насчет связи с кланом Вайнштейна не оправдались. Случилось кое-что похуже: юный Беркович увлекся идеями сионизма. Он начал приносить сестре книжки на идише:
– Читай, совсем язык забудешь.
Фира ворчала:
– Йося, у нас во дворе его не забудешь. Мне бы русский доучить.
Младший Беркович смотрел с укоризной:
– Детей хоть бы научила.
Фира вспыхнула:
– Зачем? Они все крещеные. Чтоб они тоже по квотам в десять процентов поступали или чтоб за черту оседлости не выезжали? Йосик, дай покоя и сам бы не совался: не дай бог опять погромы – к тебе первому придут.
– Фира, ты стала совсем гойка, но я тебя люблю все равно. Отдай мне Нестора или Ханку – дай я их научу.
– Йося, не смей. Заклинаю. Не ломай жизнь ни мне, ни им. Все уже случилось еще в Никополе. Любить надо! Можешь – люби такую, не можешь – уходи. Поздно что-то исправлять. Поздно и бесполезно.
На выходе из двора Йосю встретил юный экс-крысолов Борька Вайнштейн:
– Дядя Йося, а ты рррэволюционэр? – сильно грассируя, поинтересовался он.
– Нет, я еврей, – ухмыльнулся Йося.
– А папа сказал, что все рэволюционэры – евреи.
– Малой, тебе что надо, не все евреи революционеры, – Йося рефлекторно проверил наличие жилетных часов.
– Дядя Йося, а рэволюцинэры против газетчиков?
– Все против газетчиков. Они врут безбожно и деньги за брехню берут.
– Я тебя понял, – заговорщицки подмигнул ему Боря и побежал домой с воплем: – Заговорщики тоже против газет!
Ни Йося, ни бдительная мадам Полонская не придадут значения этой детской глупости. А через
