такой день!». Интересно, кто позвонил? мама? едва добравшаяся до телефона, что, мол, мне плохо, сын приезжай, кажется, совсем плохо. До дома недалеко, по дороге вызвал «скорую», приехали практически одновременно. Или позвонил, сын-внук-балбес, который вновь не работает, и к полудню как раз встал после любовных ночных упражнений со своей новой бл… – пассией, вот она здесь же. Даже в этом месте, даже в этот момент, тискает ее, томно смотрит ей в глаза, обнимает демонстративно. Хлюст. Как же я его упустил, когда, думает сейчас бухгалтер-первыйзамдир?! Она ведет себя надлежаще. В отличие от этого придурка. А тут еще мать. Ох, матушка, прости. Именно в этот момент, может быть на этой мысли, может на какой другой, подобной, явственная рябь пробежала по его недовольному лицу, тотчас разгладившемуся, потеплевшему. Ведь мать. Учила, заботилась, лечила, защищала, наставляла, давала завтраки, зашивала дырки и пришивала пуговицы, кормила и обстирывала, заставляла учить Некрасова и глаголы. Прости, матушка. Что может быть важнее, или кто?
Много людей. Конвейер. Несовершенные, уродливые человеческие тела, десятки тел, пожилых и очень пожилых, или вовсе молодых, или среднего возраста, внешняя жизнь которых вдруг, внезапно оказалась совершенно зависимой от жизни внутренней, до поры невидимой, где-то там под кожей, но как выяснилось, именно и главной, и определяющей и определившей человеческую жизнь, включая ее внешнюю. И выясняется, что без этого напускного внешнего флера, внешней жизни, оболочки, которой мы руководствуемся в себе и оказываем влияние на окружающих, это просто тела, непривлекательные и случайные. Тленные.
Поражает не сам по себе этот сгусток человеческого несовершенства, уродства, боли, страдания, мучений, низости и мерзости. Тлена. К этому привыкаешь почти тотчас, когда становишься в эту очередь, поскольку понимаешь, что ты всего лишь часть этой очереди, этого мира убожества, хаоса, и смиряешься. А мир этот всего лишь отражение, продолжение, слепок большого мира, из которого все мы пришли, вопия от немощи, страдания. То есть мы все здесь собравшиеся и есть этот большой и внешний мир, его страдающая в этот момент часть, но именно плоть от плоти, такая, какой он и есть.
Удивляет, восхищает поведение, позиция, настрой, действия, сотрудников больницы, медперсонала, которые как-то непринужденно, почти играясь, порой блистательно, даже изящно справляются с этим давлением хаоса, который длится безостановочно, 24 часа в сутки, днем и ночью, в понедельник и воскресенье, зимой и весной, 31 декабря и 1 сентября, то есть всегда. Наверное, потому что это работа.
Потому запомнились, отпечатались в памяти, особенные случаи, выбивающиеся из этого блистательно настроя.
В рентген-кабинет ввозят на каталке женщину с перевязанной головой, закрытыми глазами, и зеленовато-серым лицом, такое лицо можно определить, как синюшное, еще не успокоившимся окончательно, но уже не реагирующим на какую-то, вероятно чудовищную боль, причины и источники которой как раз прикрыты зеленой больничной клеенкой, видимо, чтобы
