мать права, – подумал я, расчесывая густые черные волосы, кольцами спадавшие на плечи. – Надо подстричься. На службе затюкали – подстригись да постригись, говорят, похож на пуделя с этикетки собачьих консервов. К тому же, начиная с завтрашнего дня, придется поработать на новом месте, с новыми людьми встречаться. Несолидно как-то… Доверия не будет. Да и признаться, надоело мне возиться с прической: когда становится жарко или когда собираюсь принять душ, приходится стягивать сзади волосы резинкой, отрезанной от велосипедной камеры.
– Ладно, – сказал я, заканчивая перепалку с матерью. – Уговорила. Завтра же подстригусь!
Я прошел в свою комнату, извлек из шифоньера целлофановый пакет, вытряхнул мохнатый серый свитер с разноцветными полосками на груди и рукавах и взглянул на часы. Десять минут восьмого. Прошло достаточно времени, чтобы соблюсти приличия: не показаться назойливым. Я надел брюки, влез в свитер, придирчиво оглядел себя в зеркало – и остался доволен комплексной подготовкой к выходу в свет. Прихватив из второго тома Вальтера Скотта – своей заначки – несколько купюр различного достоинства, вышел из дому.
Еще одна пробежка по магазинам – и в руках у меня бутылка сладкого шампанского и коробка конфет.
Душа пела «Сердце красавицы»; я поправил воротничок рубашки, одернул свитер – так сказать, последний штрих – и очень медленно, дабы не предстать перед дамами потным и запыхавшимся, стал подниматься на верхний этаж.
Казанцева Елена Сергеевна, одинокая двадцативосьмилетняя особа, переехала в наш старый дом сравнительно недавно, полтора года тому назад. Познакомился я с ней десять месяцев спустя, совершенно случайно. Лена купила стиральную машину и стояла с ней у подъезда, не зная, что предпринять. Тут подвернулся я, и Лена попросила отнести покупку к ней домой. Взвалив машинку на плечи и не подавая виду, что она сделана словно из свинца, я довольно бодро попер ее на пятый этаж. В уютной квартирке Лены распаковал агрегат и установил его в указанное место, за что меня угостили кофе и приготовленными на скорую руку сандвичами. С тех пор Лена дружбу со мной не теряла, звала, когда требовалось забить гвоздь, починить розетку, утюг, да и мало ли для каких нужд может пригодиться в хозяйстве мужчина. Но однажды, занятый очередной безделицей, я задержался дольше обычного, мы немножко выпили, – и я остался ночевать. Потом я не раз исполнял свое истинно мужское предназначение, чем и вызывал недовольство родителей, которые обо всем догадывались, но пока помалкивали. Лена не принимала меня всерьез, ей нужна была птица более высокого полета. Она говорила, что делит со мной ложе только в силу физиологической необходимости. Конечно, такое потребительское отношение задевало мою мужскую честь, но тешило тщеславие: обладать такой женщиной, как Лена, – мечта любого мужчины.
Двери открыла Казанцева.
Лена – женщина красивая, с изюминкой. Есть в ее облике нечто экзотическое. Овал лица слегка удлиненный, красивые глаза, нос прямой, губы строгие. Все линии лица четкие, будто очерчены остро заточенным карандашом художника. Сама стройная, гибкая, легкая.
