лей! И телкам рюмашки принеси. А то они типа трезвые будут, а я вдребезги бухой?
Ларин продолжал наблюдать за Янчевским. Следил он за ним с самого утра, а потому теперешнее хамство молодого политика его особо не впечатляло. И не такое вытворял. Правда, теперь хоть мата от него не слышал. Удивляло другое: в принципе люди типа Янчевского, когда надо, умеют вести себя относительно пристойно, но временами позволяют себе форменное скотство.
Паша тем временем поставил полную рюмку на локоть и, поднявшись, громогласно произнес:
– За Великую Россию! Гип-гип, ура! – после чего по-гусарски, с локтя, и выпил.
По смыслу вроде бы все было правильно и идейно выдержано. Ларин и сам не имел ничего против величия России. Но «мелкий бес» Янчевский заражал вирусом похабства все, к чему прикасался. О любви к Родине ли, к женщине ли нельзя кричать, паясничая на публике. Любовь – она должна быть в сердце, в голове и в поступках.
Водка, принятая на вчерашние дрожжи, быстро подействовала. Янчевский принялся нести девицам всякую муть, похваляясь тем, какой он «великий и ужасный». Троица явно начинала скучать, маяться.
Ларин не мог взять в толк, какой смысл было ехать за тридевять земель в Испанию, чтобы пожрать водку и пельмени, если все это и на родине сделать можно. Вряд ли и сам Янчевский мог бы дать толковый ответ на этот вопрос. Наконец заскучавший Паша вновь подозвал официанта щелчком пальцев.
– Ты, это… нам с собой собери. Пузырь еще один холодненький, ну и пайку. Мы на пляже догонимся.
На этот раз Янчевский все же удосужился объясняться не только словами, но и жестами. Показывал на бутылку, на девиц и на пляж, видневшийся за променадом. Официант не заставил себя ждать, ему и самому хотелось поскорее избавиться от шумных и наглых посетителей, начисто выпадавших из формата ресторана «Эль Греко».
Вскоре перед троицей уже стояла корзина для пикников, из-под белоснежной салфетки выглядывало запотевшее горлышко бутылки.
– Могут же, когда захотят, – Янчевский заглянул под салфетку. – Службу рубят, даже рюмки положили.
Паша извлек из борсетки тугой пресс цветастых евро, поплевал на пальцы, отсчитал то, что был должен по счету, а затем сунул сотенную купюру официанту в нагрудный карман и хлопнул его по плечу – мол, заработал. Девицы повисли у Паши по бокам, троица двинулась к выходу.
Ларин попросил счет, заплатил за суп и морковный фреш.
Янчевский с девицами уже устраивались на берегу. Служащий пляжа притянул им лежаки, поставил столик и воткнул зонтики. Андрей прошел мимо них и свернул к яхт-клубу.
Холодная водка на майском субтропическом солнце быстро сделалась противно-теплой. Салатные листья скукожились. Раскроенным на тонкие полоски хамоном – вяленой свининой – заинтересовались мухи. В голове у Паши образовался вакуум, он тупо смотрел перед собой на плескавшееся на мелководье немецкое семейство.
– Ни хера они в этой жизни не смыслят, – пафосно проговорил он. – Европейцы хреновы. Нет
