Саморуков уже ходил под куполом большими шагами, на меня и не смотрел. Он не со мной говорил, а с неким «иксом», сотрудником лаборатории, который только и делает, что нарушает трудовую дисциплину.
– Что это значит, Луговской? Вы больны, а я узнаю об этом последним. Завтра утром чтобы вас в обсерватории не было! Пишите заявление – неделя отгулов за работу в выходные дни.
– И вот еще, – он остановился передо мной, мне даже показалось, что в темноте глаза у него светятся, как у кошки. – За то, что вы самовольно были вчера на наблюдениях, получите второй выговор. Вы знаете, как я к вам отношусь, но во всем нужна мера. Запомните раз и навсегда: вы должны делать то, что говорю я. Иначе мы не сработаемся. Ясно?
Он пошел к пульту, заговорил с Юрой – я для него не существовал. Я представил, как он приносит Ларисе добытую с неба звезду и ждет согласия. Конечно, он его получит. И тогда Саморуков начисто забудет о Ларисе, потому что никогда не вспоминает о работе, которая закончена, о цели, которая достигнута. Неужели Лариса не понимает этого?
– Вы еще здесь, Луговской? – шеф поднял голову от пульта. – Идите, идите. Вернетесь через неделю. До свиданья.
12
Никуда я не поехал. Проснулся поздно, с головной болью. Перед глазами стояла Новая Хейли, диск-звездолет, казавшийся золотистым в свете звезды. Что в нем? Люди, такие, как я? Или надежно запрограммированные механизмы? Для чего сеть? Сеть ли это? Аналогии, аналогии… Неуместные, ненужные. Тому, что я видел, нет названия в земном языке, а ИХ речи я никогда не услышу. И что бы я ни придумал по этому поводу, все будет неверно и глупо.
Я оделся и пошел на работу, старательно обходя стороной места, где мог встретить шефа, – как страус, прячущий голову в песок.
Погода была мерзкая – Медвежье Ухо, подобно сгорбленному атланту, подпирало темно-серый купол, и купол этот медленно оседал на землю белыми хлопьями первого мокрого снега. У входа в лабораторный корпус стояла Лариса, мокрая как цыпленок.
– Жду тебя, – сказала она, не здороваясь.
Я оглянулся, мне почему-то показалось, что позади маячит фигура Саморукова и слова эти обращены к нему.
– Людочка простудилась в дороге, – сказала Лариса. – Ночью был жар. А теперь она хочет сказку.
– Вот и стал я народным сказителем, – вздохнул я.
Людочка лежала в постели, закутанная по самые уши. Увидев меня, она достала из-под одеяла руки, потянулась и тоненьким голоском сказала:
– Папка пришел…
Я посмотрел на Ларису. Людочкины слова я воспринял как часть какой-то игры. Лариса стала пунцовой. Наклонившись над кроваткой, она торопливо сказала:
– Доченька, дядя Костя сейчас расскажет тебе сказку…
Я начал рассказывать про паучка, плетущего свои сети. Огромные сети, которые он расставляет на главной звездной дороге – Млечном Пути. Большие и маленькие звезды спешат по своим звездным делам, а на пути вдруг вырастает сеть, звезды попадают в нее, потому что они не привыкли
