по полу.
А в спальне спала пьяная академическая жена – Ева Колготкина, молодая особа, когда-то страстно, сразу же при первом знакомстве любимая молодящимся академиком. А теперь люто ненавидимая Эросом за….? За что он и сам пока не знал. Лютая ненависть нахлынула на него так же скоропостижно, как и накрыла с головой его поздняя лютая любовь.
Одним словом в жилище светилы везде и повсюду был ремонт, поэтому кухня временно играла роль кабинета. А я, сказать по секрету, до сих пор не определила точное количество комнат, поэтому срочно затеяла ремонт. После его окончания, может быть, и определюсь окончательно с количеством комнат в профессорской квартире. Или пусть уже будет столько комнат, сколько кому захочется вообразить. Профессор Эрос или не профессор, в конце-то концов!?
– Присаживайтесь, душечка, на стульчик!
Душечка, глянула суровым, оценивающим взглядом, на предложенную ей под зад хлипкую табуретёнку. И без лишних слов, садится на неё, отказалась. Оглядев кухню, она решительно направилась к любимому профессорскому диванчику и с размахом плюхнулась на него. Эрос невольно зажмурился, ожидая краха его любимой меблишки, но она стойко выдержала падение туши на её натруженную, старенькую спинку.
Эрос за свою жизнь пережил немало крушений надежд и мебели, но потерю любимой кушеточки-диванчика, таившей в себе столько романтических воспоминаний, он едва бы пережил. Но всё обошлось, как нельзя лучше. Дама сидела, а кушетка всё еще стояла. Академик тоже стоял.
Он немного побаивался эту необъятную гору жира, разговаривающую низким мужским голосом и обладающую такой неприятной красной мордой, что не в сказке сказать, ни пером описать те чувства, которые своим устрашающе-угрожающим видом, эта морда вызывала. Эрос никак не решался присесть в обществе такого чудовища. У него было страшное предчувствие, что оно может его сожрать. Вот таким всехпожирающим взглядом, именно всех, владело это чудовище. Страшно было подумать о том, что оно могло еще кого-то там родить, а еще страшнее было представить, от кого?
– Садись уже! Чё встал? Не на пгиёме, – резко скомандовала мадам, и от неожиданности и грома её голоса, академик рухнул на близь стоящий стул, как подкошенный тростник.
– Так! Мне тут с тобой некогда газводить люли-бегюли. Имя надо для человека. Страшно великое имя, но не абы там чё! ПонЯл?
– Я понял! Я понял! Я всё понял! – затараторил лауреат, быстренько в уме перебирая подходящие имена. Упомянуть про свои расценки он в такой обстановке счел не совсем приличным и совсем небезопасным.
– Пгиступай к габоте, я уже запотеваю.
– Чудненько. Пару секунд. Ну, вот хотя бы это! Закройте глаза! Расслабьтесь. Успокойте своё дыхание! И внимательно вслушивайтесь в эти диковинные чарующие звуки!
Профессор и сам плотно закрыл глаза, и мерно раскачиваясь на стуле, стал вещать заупокойным голоском:
– Квази – пузли – стат! Квази-пузли-стат! Что может быть прекраснее звучания сего, в высшей
