этого вытянулись и развесились, поскольку цену себе я знала, несмотря на то что свободный рынок еще не проник в нашу страну. Мое общение с Наполеоном хоть и было беспрецедентным, все же напоминало кое-что из привычной жизни. Как и Друг, отселившийся на остров, он открывал мне миры, только не схоластического свойства, в чем все мы были неплохо натренированы, читая тоннами книги и размышляя, мы были нацией философов, от гармониста из деревни Гадюкино до столичного франта. Наполеон открыл мне разноцветные спиралевидные макароны по имени паста – не надо думать, что в предметах земных, нами же придуманных и сотворенных, нет высоких истин. Именно Наполеон помог мне на практике осознать разнообразие мира, где есть не только либо береза, либо пальма, один хороший чай со слоном в противоположность азербайджанскому из опилок, один любимый писатель. Мне предстояло освоить выражение «Бог в деталях» и много еще всяких выражений, из которых задействовано во мне было до тех пор примерно три, одинаково родные грузчику и академику.
День нашего знакомства с Наполеоном на символичной, первой тогда широко отмеченной свадьбе художника поколения (и качества) пепси, нашего, то есть потерянного, поколения, и латинистой девушки был грустным. Ушел из жизни еще один нашего же посева, но разлива отнюдь не пепси. Певец, герой, всеми присутствовавшими любимый, и трудно сказать, какие чувства брали верх: радости по поводу молодых, а в их лице конвергенции, о которой твердил академик Сахаров, а попросту слияния нашей резервации с большой землей, или печали утраты Певца, в которой тоже почему-то слышался символ: теперь будет один «Ласковый май», говорили на той свадьбе, то есть вульгарность, сшибание бабок, а из того нашего чистого и лелеемого умирает, не дожив до тридцати, уже третий его носитель.
Эти два чувства преследовали тогда всех именно парно, и никак не удавалось отделить свет от тьмы. А тут еще – Наполеон, снова в Москве, как шутили, но только теперь как дорогой гость. А что – имя не редкое у них там. Наполеон приходил ко мне домой ежедневно. Мне тогда не казалось это странным: у меня в доме все тусовались, а главное, тусоваться в те времена народ очень любил. Но сам-то Наполеон, будучи относительно немолодым буржуа, приходил ко мне по единственной причине любви с первого взгляда. Из бедных арестантов мы превратились в ультрамодных дикарей, в носителей истины и света, и непонятно почему, когда через три-четыре-пять лет мы поехали на смотрины христианского благолепия, там, на своей территории, они нас принимали за каких-то нечистых животных, забавных, впрочем, но далеко не равных.
Наполеону по причинам, изложенным выше, не удалось сделать из меня наложницу. Была и другая причина, статья из моего морального кодекса, гласившая, что с женатым мужчиной возможна одна дружба. Тайный мой возлюбленный был исключением. А здесь исключением было то, что ежедневные чаепития с Наполеоном носили невинный характер. Тем не менее сильно удивился Наполеон, когда я пригласила его на свою свадьбу.
