восторгом поэт пробует на вкус разные ритмы и звукосочетания? Он словно пианист, надолго разлученный со своим инструментом, который бросается к нему и торопливо пробует разные звуки и аккорды. И радуется, что инструмент не расстроен и по-прежнему ему послушен.
Именно так. Попав в заключение на долгих семь лет, пройдя магаданские лагеря и поселение в казахской степи, Заболоцкий не написал за это время практически ни строчки. И когда он начал писать, вернувшись в Москву, первым его стихотворением стало «Утро» – ликующее, звонкое, наполненное светом, причудливо меняющее ритм, но твердо опирающееся на отчетливые рифмы.
Это был уже совсем другой поэт – не автор озорных «Столбцов», а поэт-философ, переживший многое, но сохранивший «огонь, мерцающий в сосуде».
КИРСАНОВ
День еще не самый длинный,
длинный день в году,
как кувшин из белой глины,
свет стоит в саду.
А в кувшин из белой глины
вставлена сирень
в день еще не самый длинный,
длинный летний день.
На реке поют сирены,
и весь день в саду
держит лиру куст сирени,
как Орфей в аду.
Ад заслушался, он замер,
ад присел на пень,
спит с открытыми глазами
Эвридики тень.
День кончается не скоро,
вьется рой в саду
с комариной Терпсихорой,
как балет на льду.
А в кувшин из белой глины
сыплется сирень
в день еще не самый длинный,
длинный летний день.
Просто покатайте эти строки во рту, как прохладный шарик мороженого. Это – стихотворение для жаркого июньского дня. В другое время и в других условиях оно не «выстрелит». И читать его лучше медленно, лениво, слегка в нос и нараспев.
СЕРЕБРИМАЯ
Ночь весенняя дышала
Светло-южною красой;
Тихо Брента протекала,
Серебримая луной;
Отражен волной огнистой
Блеск прозрачных облаков,
И восходит пар душистый
От зеленых берегов.
Проснулся утром. В памяти, видимо, в продолжение сна, звучал известный романс Глинки на стихи Козлова. Внимание привлекло слово «серебримая». Редко встречающийся страдательный залог. До этого эту форму встречал только один раз. Наши стройотрядовские остряки как-то увидели позу спящего во время перерыва товарища и тут же окрестили ее «мальчик, бегомый к реке». Подмечено было точно и определение вошло в факультетские анналы.
Но тут, за изящно выписанным определением следовали другие, не менее яркие – «светло-южная краса», «огнистая волна», «прозрачные облака», «пар душистый». Такие образные, яркие, сочные определения почти вышли из употребления в нашем полуанглийском-полуамериканском исковерканном и ободранном языке. Он уже давно не «великий и могучий», а «униженный и заискивающий перед великим и могучим американским». Но не буду отвлекаться на И.С.Тургенева, поскольку это уведет нас слишком далеко от И.И.Козлова
