напоминать о своем весе. Физрук смотрел на него исподлобья и чеканил «раз-два, раз-два».
– Вот малец, – ворчала толпа несуразных. – Коротки руки. Удумал. Сказочник. Он решил научить нас. Что будем делать? Может, милицию позовем? Она нас защитит. Или в службу спасения. Или доверия? Фараон, он в меня пукнул. Мне больно.
Это их раззадорило. Большая гусеница вновь соединилась своими частицами, перепутав местами последовательность, от чего стала выглядела еще гротескней, нежели была.
– Новое поколение людей, – подумал Иван. – Этой ночи. Более агрессивных, чем вчера. Хотя уже не знаешь, кто более опасен – те, которые сразу дают понять, кто он, или же одетые в искусственную шкуру. Среди них могли быть, хорошие люди. Например, этот верзила. Глаза не глупые. Интересно, среди этой челяди есть родитель? Может этот, покалеченный. Или тот, что на голову. Стоит только не сделать одного шага в ногу, тогда все...
– Ловите, – спокойно сказал Иван, приподнял на несколько сантиметров камень, задержал дыхание и бросил его в толпу, заставив их разойтись.
– Примерно так, – сказал Иван, стряхивая с ладоней пыль.
Толпа рассредоточилась как упорядоченные атомы, в которых попала частица инородного вещества. Зашевелилась, стала более агрессивной и от того более непредсказуемой.
– Вот сволочь! – закричал верзила, который казался Ивану собратом по уму. – А ну мордуй его.
– Без устали! – поддержал человек с колесом.
И стена двинулась. Гусеница выпучила свои бугорки, и стала похожа на стену из подушек, образованные выпуклыми лбами, щеками, животами и грудью, которая выпирала объемной дугой. Она издавала чавкающий звук, как будто уже разминала вершинный край жвала, где располагались суровые зубцы.
– А ну стоять! – закричал Иван. – Остановились!
Стена замерла, чавкающий звук прекратился. Ветер трепал одежду и был единственным в тот момент одушевленным. Мост, казалось, качнулся и потревожил серый поток с грубым металлическим стуком.
– На колени! – продолжал неистовствовать парень.
– Что? – едва ли не хором прошуршала толпа.
– Я за себя не отвечаю, – горланил он, не сходя с места – Лежать, мать твою!
Трое из толпы упали на камни, четверо присели. Остальные смотрели на них, не понимая их трусости, хотя у самих дрожали поджилки.
– Вы должны лежать, – раздавался голос. – И никто, слышите никто не будет вякать. Лежать!
Те, кто лежал, потянули за собой сидящих, а те, в свою очередь, стоящих, хотя те уже тоже стали приближаться к земле, чувствуя нездоровый климат и подступивший к горлу страх, мешающий дышать.
– И если кто сдвинется, – рвал связки Иван, – запомнит меня надолго. Я буду его…
– Не надо, – закричал долговязый ребенок.
Народ лежал на берегу, как отдыхающие, примостившие свои усталые тела в тень под мост, и только напряженность в их телах ломала равновесие послеполуденного
