думать о не совсем обычном, близком к чудесному.
Помню, как моя матушка Любовь Евгеньевна потеряла нательный серебряный крестик, который она носила на себе чуть ли не со дня рождения. Мать была довольно-таки верующим человеком, сильно переживала из-за потери и всё приговаривала, что не к добру это, что ждёт её наказание, кара небесная за грехи вольные и невольные.
Слушал я, слушал её причитания, а потом возьми и ляпни, словно в шутку и даже с насмешливой улыбкой, сам не думая о том, что говорю:
– Ха, грехи! Ты лучше бы в бане посмотрела, верней, в предбаннике. Там под лавкой твой крестик, поди, и лежит. Скорей всего, гайтан-то оборвался, когда ты одевалась после мытья, а ты и не заметила.
– Откуда тебе знать?! – сказала мать, встрепенувшись.
– Так негде ему больше быть, негде.
Матушка побежала в огород, где стояла наша баня, и через пару минут вернулась с крестиком в руке.
– Ну, Максимка, догадчик ты, да и только! – воскликнула она на радостях.
Сменив гайтан, мать водрузила крестик на грудь, заправив его под кофточку, и в качестве награды вручила мне шоколадку, сохранившуюся от Рождества.
А я сам удивился своим провидческим словам. Потому как и вправду хотел только пошутить. Из-за пустоголовости своей, по тогдашнему моему представлению.
Об этом случае мать рассказала отцу, и всё на радостях, с восклицаниями, какой я молодец. Он же в ответ на её ликование только с деланным глубокомыслием покачивал головой да прицокивал.
Вспомнилось и апрельское обстоятельство, когда подсыхать уже стало в полях. Не сегодня-завтра надо бороновать и сеять, а солярки в нашей заправочной цистерне было, кот наплакал – на половину работ не хватало.
Отец в селе как бы фермером считался, а на мой непросвещённый взгляд, если не по-иноземному, – просто крестьянствовал, обрабатывая земельный пай, доставшийся нам после развала колхоза. В придачу к нему он брал ещё несколько паёв в аренду у соседних стариков и старушек, расплачиваясь с ними частью урожая – зерном и соломой, которые они использовали для прокорма домашнего скота.
– Что делать, ума не приложу, – плакался мой дорогой Егор Яковлевич. – Денег ни рубля нет, чтобы горючего купить. И занять не у кого, все знакомые фермеры – только голь перекатная.
– Может, у тебя в каком-нибудь загашнике деньжата припрятались? – вопросил я, чтобы только поддержать разговор и хоть как-то ободрить папашу.
– У меня один загашник – пустое портмоне! – ответил тогда отец.
– Может, в книжку куда сунул!
– Что я, дурак, что ли, в книжку деньги совать! В книжку положишь – потом забудешь и век не найдёшь.
– Да ты посмотри!
– И смотреть нечего.
– А вон в той книжке по растениеводству, на шкафу, глянь, не лежит ли чего, – не отставал я от родителя.
– Отвяжись! Нет ничего ни в «Растениеводстве»,
