Хозяину на глаза не показывайся. В лучшем случае он на несколько лет упечет тебя за решетку.
– Ты-то где работаешь? – чтобы отвлечься от грустных мыслей, спросил Ренцо. – Что ты умеешь делать?
Чекко шел рядом с ним, немного впереди, и как бы в раздумье. Вдруг ученику мастера Антонио показалось, будто где-то рядом звонко запела канарейка. Он даже стал искать глазами дерево, где находилась веселая птичка. Наконец сообразил: ни дерева поблизости нет, ни канарейка тут не при чем. Это насвистывал, сложив губы дудочкой, черноволосый красавчик в заношенной, как у него самого, одежде и стоптанных башмаках.
– Ха-ха-ха! – рассмеялся издававший приятный свист юноша. – Что, братец, забавно? Я еще умею передразнивать малиновку, дрозда и сороку… Даже соловья пытаюсь изобразить, но это трудно. Я с детства жил в разъездном балагане… тоже ведь, как и ты, сирота. Вот и пришлось выучиться петь, танцевать, издавать мычание, лай, мяуканье да свист разных птиц, чтобы веселить толпу. Надо было как-то зарабатывать на пропитание.
Ренцо даже рот разинул, когда, расставив руки и ноги, Чекко неожиданно прокатился перед ним колесом.
– Вот так ловкач ты оказался!
– Это еще что! – ответил на восхищение Ренцо случайный приятель. – Я умею балансировать на конце скамьи, поставленной только на две ножки, и ходить по тонкому канату, растянутому между двумя высокими повозками прямо над головами зевак.
– Так ты настоящий артист… – искренно удивился Ренцо. – Вот с каким искусником пришлось повстречаться! А я еще тебя ударил… эх!
– Ладно, позабыли про это приключение. – Чекко беспечно отмахнулся. – Зато у тебя руки как из железа. Сколько ты живешь на свете?
– Чего? – не понял, довольно замедленно соображавший ученик серебряника.
– Сколько тебе лет?
– А… вот-вот будет четырнадцать.
– Ты еще мелюзга. Мне уж шестнадцать. В школе при церкви грамоте учился?
– Да, целых три года. А потом только меня отдали в мастерскую к Мадини. Читаю и пишу я прилично. Ну а ты по годам готов в моряки или в солдаты. – Ренцо сказал это не без почтительности, ибо в Генуе после пятнадцати лет человек считался вполне взрослым. Не говоря о девушках: тех отдавали замуж в четырнадцать лет, иногда и в двенадцать.
– А скажи, малыш, не пробовал ли ты рисовать? Дело касается того, что я около двух лет как бросил выступать в балаганах. Я ученик художника. Как тебе понравится такое дело?
– Но я-то не могу писать красками. Однако изобразить грифелем контур для будущего литья или чеканки по серебру меня научили.
– О, это очень кстати! – обрадовался Чекко и хлопнул Ренцо по плечу. – Отведу-ка я тебя к своему синьору Пьетро Пинетти. Он замечательный умелец по письму красками. Когда-то синьор Пьетро рисовал портреты купцов, начальников военных галер и даже сенаторов. Но нынче маэстро оставил свою
