комитет жителей Бауэри» или «Музыкальная школа на Третьей», а потом хозяева помещения отказываются продлевать договор или для занятий нужно больше места – и в результате школа оказывается на Одиннадцатой, но название не меняют, потому что это ведь та же самая школа, а у нью-йоркцев появляется повод похвастаться: да я жил на Третьей, еще когда музыкальная школа была там. И все поражаются. Эта история превращается в арку, в которой старик что-то рассказывает, а молодые стоят и слушают. Потом они идут дальше. Но что-то из этих рассказов оседает в памяти. Новый город постоянно растет, а старый сжимается, и способность гармонично существовать в обоих этих городах во многом связана с деньгами. Не обязательно их иметь, но нужно быть с ними в хороших отношениях. Ты либо выходишь в город из огромного комфортабельного лофта, из квартиры, из целиком принадлежащего тебе здания в Бруклине и чувствуешь, что город тебя любит, либо снимаешь маленькую квартирку на Манхэттене по программе стабилизации ренты. Или вообще живешь в гостинице.
Тот, кто живет в лофте, и тот, кто живет в маленькой квартире или в гостиничном номере, часто знакомы. Это классика. Богатым людям нужны бедные (но не слишком бедные!) друзья, чтобы не забывать о трудностях, которые они преодолели, даже если никаких трудностей у них никогда не было. Бедные обычно в курсе всех событий, к тому же они часто красивые, по крайней мере пока молодые, да и потом они остаются для богатых теми классными интересными людьми, с которыми они когда-то переспали, так что бедные – всегда украшение для богатого дома. Если с бедным что-то случится, богатый поможет. Все это знают. Социальная роль художника уже очень давно состоит в том, чтобы быть предметом коллекционирования.
В первый раз я зашла за Хелен на работу слишком рано, потому что больше никого не знала в Нью-Йорке. Все было просто. Мне повезло, что у меня была Хелен. Она попросила меня (потому что еще не закончила с работой) пойти подождать ее в баре на углу Аллен- и Хьюстон-стрит. Я была как верный пес.
И я сидела там посреди дня, пила бурбон, пьянела, сначала слегка, а потом вдрызг, и была абсолютно открыта для мира – так, как это вообще бывало со мной, когда я только приехала в город и начинала раскрывать в себе поэта. Моя записная книжка была открыта для света, который лился отовсюду. У меня появлялась мысль, и я записывала ее. Старики в баре по большей части были удивительно дружелюбными, они рассказывали мне о том, каким был этот район раньше и какой весельчак вон тот парень, только посмотрите на него, и потом кто-нибудь кричал: наша подруга хочет еще стаканчик. Что ты пьешь, милая. Бурбон? Еще один бурбон нашему поэту. И все улыбались. В тот момент весь Нью-Йорк был радушным хозяином, а я потягивала выпивку и счастливо оглядывалась по сторонам.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
