так, – улыбаясь, ответила она мне.
– Да, – сказал я.
– Будьте так любезны, укажите и объясните нам эти места в Евангелии, – сказала арестантка.
Я вынул Евангелие из кармана, открыл Нагорную проповедь Христа и начал ее читать им. К моему удивлению, они с жадностью ловили каждое слово и принимали в сердца свои. Когда я прочел всю Нагорную проповедь, тогда некоторые из них не выдержали и, обратившись к брюнетке, с жаром начали ей говорить:
– Вот видите, вы спорили с нами, доказывая нам, что Евангелие – книга утопическая, что в ней есть только одни сплошные легенды о Христе и только.
– Что же, я ведь давно читала Евангелие, когда была еще в гимназии, поэтому, мне простительно, я все перезабыла, – тихо, но отчетливо, в оправдание себе сказала арестантка.
– Нет! – горячо кричала одна шатенка. – Вы всегда хотите, чтобы все было по-вашему!
– Знамо дело, – поддерживала шатенку блондинка, – коли не знаешь, ну и молчи, а то ведь, подишь ты, зарубила на своем: мол, в Евангелии-то нет такого учения, а оно как раз выходит, что есть!
Брюнетка упорно молчала и ничего им не отвечала.
– Скажите, что такое «нищие духом», – с достоинством спросила меня брюнетка.
– Ради Христа добровольно отрекшиеся от своего «я», – сказал я ей.
– А плачущие? – снова спросила она.
– Кающиеся грешники, – ответил я.
– Позвольте мне ваше Евангелие, – попросила арестантка.
Она взяла его в руки и, водя пальцем по странице, тихо стала читать:
– «Блаженны кроткие…» – это я знаю. «Блаженны милостивые…» – и это знаю. «Блаженны чистые сердцем…» – это я и знаю и не знаю.
– Как это понять точно и правильно? – спросила она.
– Чистые сердцем – святые, подвижники, всегда стремящиеся во всем исполнять волю Господа, подражающие жизни Христа, живущие уставами евангельской нравственности.
– Так, – произнесла она. – «Блаженны миротворцы…» – тихо проговорила она. – Это я как-то мало понимаю.
– Это, во-первых, те, которые, в себе самих всегда стараются сохранить ненарушаемый любовный мир между собою и Христом; во-вторых, это те, которые между собою и другими людьми сохраняют тот же ненарушимый мир; и, в-третьих, это те, которые отрицают войну, отрицают вообще всякое насилие, всякую смертную казнь и не только отрицают, но всенародно словом и делом стараются в человечестве непрестанно сеять мир, мир и мир! – сказал я.
– Ну, дальше, – сама себе сказала брюнетка. – «Блаженны изгнанные за правду…» Скажите, какую здесь Евангелие подразумевает правду? – спросила меня арестантка.
– Самого Христа и евангельское учение, – ответил я.
– А тут нет разве места политической правде? – серьезно спросила меня брюнетка, не сводя с меня своих черных глаз.
– Нет, – ответил я.
– Почему? –
