не забыл, что с завтрашнего дня собрался меня выписывать на работу? – интересуется он, отрываясь от книги.
– Не забыл… Дай-ка я тебя ещё осмотрю.
– Чего меня смотреть! Там почти в порядке… – ворчит пациент, но всё же укладывается на спину, как для получения моей терапии.
Привычно ловлю ладонями ощущения. Конечно, гораздо лучше. Даже практически нормально. Да и на лице из следов побоев осталась только появившаяся вследствие перелома носа небольшая горбинка на переносице, хотя надо будет снова внимательно посмотреть, когда он сбреет свою отросшую за это время хоть и редкую, но щетину.
– Так я с завтрашнего дня приступаю? – несколько нетерпеливо спрашивает Ванька, садясь после завершения осмотра.
– Это только если побреешься, – насмешливо хмыкаю я. – Пугать своим обросшим видом наших пациентов я тебе не позволю. Бриться тебе уже можно, поэтому сбривай-ка ты свои три волосины в четыре ряда. Бритву можешь взять у меня.
– Если это является последним необходимым условием выхода на работу, то готов идти к тебе за бритвой хоть сейчас, – и он сбрасывает ноги с кровати.
– Не торопись. Утром я её тебе сам принесу.
– Вот завтра умоюсь, побреюсь и прямо из палаты в ординаторскую! – мечтательно выговаривает братишка, укладываясь снова. – Не представляешь, как соскучился! Общением, конечно, я здесь не обделён, а скучаю именно по работе.
– Хорошо, приступай на полдня с завтрашнего утра, но после обеда – отдых.
– А вечерний приём? – и видя выражение моего лица, начинает канючить: – Сашка, ну пожалуйста… Я же после обеда посплю и отдохну.
– Чёрт с тобой! Уговорил. Только потом – в палату! За руль тебе из-за сотрясения пока нельзя, а я всё-таки решил завтра съездить за город к своим, и, прости, доставлять тебя домой и забирать утром оттуда мне будет неудобно, – делаю паузу и продолжаю: – Ладно, с этим мы решили, а теперь давай кое-что обсудим…
Выслушав рассказ о разговоре с зампредом Облздрава, Ванька, как обычно, молча рассматривает одеяло на кровати. Не желая его торопить, я, тоже молча, жду реакции.
– Сашка, а ты не боишься, что из-за нашей войны на всю больницу посыплются какие-нибудь репрессии? – поднимает он на меня свои глазищи.
Смотря в них, пытаюсь определить, чего не было сказано. Нет, осуждения я не вижу, есть сильное беспокойство.
– Я бы очень хотел, чтобы начавшаяся война была только моей, но при этом прекрасно понимаю, средства её ведения будут грязными, а значит, зацепят и других.
Говоря это, вдруг совершенно неожиданно и без специального желания «подслушиваю» Ванькину мысль о необходимости забрать его заявление из полиции.
– Даже не думай!.. – я, впиваясь в него взглядом, хоть и не гипнотизирую, но тихо чуть ли не приказываю. – В любом случае там два заявления – от больницы по случаю хулиганства и от
