невидимой рукой Гао Лиши, вложил императору в руки тяжелый теплый пучок черных шелковистых волос, началось неописуемое.
И только тихие слова о том, что господин Гао все-таки ждет «последнего указания», привели властителя в чувство.
Дальше был банкет, много музыки и танцев.
И это было неплохо. Но что мне меньше всего нравилось в этой истории – что с тех пор в столице что-то не видно было князя Нин. И никого, похоже, его судьба не интересовала.
Еще я – как и вся империя – знал, что чуть не перехитривший сам себя Ян, двоюродный брат Гуйфэй, был, собственно говоря, премьер-министром державы Ян Гочжуном. Как, одновременно, и держателем более сорока других должностей, в том числе и должности императорского наставника – что бы это ни значило. Очень интересный человек: бывший гвардейский офицер, он был известен в столице своими конями. Если где-то в мирный полдень (или вечер, или утро) вы слышали грохот дикого галопа, а потом храп поднимаемого чуть ли не на полном скаку на дыбы ферганского коня, чертящего задними копытами борозды в песке, это означало, что приехал господин Ян.
И это был тот самый человек, чья канцелярия готовила Второй Великий западный поход.
Кто там еще окружал прекрасную Ян? Ее сестры, безуспешно пытавшиеся пробраться в императорскую постель, – жены властителей княжеств Хань, Цинь и Го, ежегодно получавшие из казны императора на свое содержание до миллиона. Были и их родственники. И надо ли говорить, что народ их совершенно не любил. А вот саму госпожу Ян… по странным причинам, известие о том, что на той неделе на прекрасную женщину можно будет посмотреть издалека, с другого берега озера, где она будет на императорском банкете и празднике любования цветами, – такие разговоры вызывали в столичных жителях сладостный трепет. Ее боготворили. Она была живым символом всего прекрасного, что есть в этой жизни. Она была нескончаемым спектаклем о любви и красоте.
Но для меня начался уже совсем другой спектакль, и куда менее приятный, размышлял я. Актрисы Юй Хуань больше нет, есть другая, совсем другая женщина. Хотя – то же тело, белое с легким лимонным оттенком, те же длинные, убегающие куда-то к вискам глаза, та же улыбка… Но все остальное изменилось.
Когда надвигается война, внутри живота человека поселяется какой-то жесткий предмет – как будто сжатый кулак. И это меняет человека целиком – пусть даже внешне все остается прежним, и сам человек рысит к воротам столицы в полном парадном облачении западного торговца (колпак, длинный халат сине-зеленых тонов), на предназначенном как раз для таких случаев красавце-ферганце, в сопровождении почетного эскорта.
Столица задыхалась от жары шестого месяца. Толстые чиновники в шапках, приколотых шпилькой к пучку волос на затылке, из-под которых к их бородкам ползли струйки пота, предпочитали ехать уже не верхом, а в повозках. Потемневшая листва висела неподвижно. Вся улица, по которой я продвигался к цели, замерла – только по серой черепице каменной стены молча шел от одного пятна света к другому недовольный кот.
Но
