идем. Звенит колокольчик верблюда, и даль клубится, как призрачный синий дым.
Но вот мы у цели. На стенах сказочного города словно притаились фигуры людей, молитвенно обращенных к луне. Это «Мехески – лунный народ».
В их движениях порыв к какому-то незримому миру, где полное знание, где разгадка всего.
Здесь же снова «вопросы и поиски».
Знаменательны пути, пройденные картинами Рериха.
Нет страны Запада, где бы не побывали они.
И не просто побывали, а остались навсегда украшением первокласснейших мастеров.
Париж, Берлин, Вена, Прага, Венеция и Милан видели его гостем на своих выставках.
Это – Запад. Между тем есть картины Рериха и на Востоке. О Рерихе писали и пишут. В России Л. Андреев и Ал. Бенуа. В Италии – Виттори Пика. В Финляндии – Аксель Галлен Каллела. В Дании – Лео Фейнбенгерг. В Англии – сэр Филипс. Во Франции – Дени Рош и Арсен Александр. В Америке – М. Фантон Робертс и Эггерс. У немцев – Петер Альтерберг.
Писали и пишут о «путях Рериха», об «истоках его творчества», о выраженном в искусстве художника «очаровании России».
Наше слово о мудром делании Рериха.
Вот уже несколько лет мысль Рериха остается свободной. Ничто не может овладеть ею. Его ум, склонный к широким обобщениям, ум мудреца не перестает искать таинственных связей между буднями нашего существования и миром извечной правды.
Чудесная и жестокая прозорливость его срывает все покровы, обнажая вселенную в ее изначальной красоте.
Он говорит нам, что мы «задумываем одежду» и «строим города и храмы», как наши далекие праотцы.
Мы протестуем. Но внутренне мы побеждены.
У него острый глаз, верное чутье и знание самых первичных эпох прошлого человечества.
Его тайна в непоколебимой мощи и широте его творчества.
Источник его творческой мощи в его стальной воле. Как в нашем безволии весь ужас нашего прозябания.
Нет ничего скрытого от нас. Он чувствует природу так же полно, как ощущает малейшее проявление человеческого духа. Ему понятна радость труда, как близок и час отдыха, свободного от всех пут повседневных забот и окрыленного мыслью об ином, нам сужденном, в грядущем существовании.
Его настороженное ухо привыкло слушать шелест прорастающих трав и шорох прибрежного камыша, ловить отдаленный бег зверя и внимать легкой поступи Незримого.
Наши слова скудны дать представление о его искусстве.
Наш язык беден для выражения его красочных снов.
Он видит краски, как мы ощущаем тепло и свет.
И то, что мы воспринимаем как тень, как отсвет предмета, как беспокойную игру пятен, он познает как реальность.
Мир для него – гармония. Для нас – беспорядок и хаос. Он учит нас видеть, как мы учим детей осязать видимое.
Обреченные року, мы проводим наши дни. Без веры. Без надежды на возможное освобождение.
И вот мы слышим стук в дверь
