каждое шевеление обсуждает, на их языке разговаривает, как будто сам беременный. «Шевеленьице», «выделеньица», «пульсик», «давленьице», сколько «попикали», как утречком «пузожитель» себя чувствовал, как «сердечко», покажите «животик», когда «мазочек» сдали… Тошнотики, короче! Сюсюкает, как будто он не в родильном доме, а в яслях. С послеродовыми сидит, деткам в распашонках умиляется, складочки на чепчиках расправляет, мам про «писи» и «сиси» расспрашивает, – докладывала Татьяне Георгиевне по дороге в подвал старшая акушерка отделения обсервации Маргарита Андреевна.
– Марго, я не менее наблюдательна, чем ты! Я уже приметила этого субтильного блондина, как пить дать самозародившегося на форуме «овуляшечек». Всё собиралась начмеда попросить перевести его в патологию беременности, к Вовику поближе. – Старшая акушерка обсервации прыснула. – Или в физиологию – от греха подальше. Но грех оказался проворней меня, безгрешной.
Татьяна Георгиевна и Маргарита Андреевна подошли к бронированной двери раздевалки интернов.
В бытность самой Татьяны Георгиевны интерном эта дверь, ведущая в небольшое помещение в одном из дальних углов подвала, выглядела несколько иначе. Ободранная филёночная, запиравшаяся на очень условный замок. В принципе, «с ноги» можно было открыть. Или даже с руки, если рука – женская. Маленькая женская ручка вполне могла пролезть в дыру, расположенную снизу расхлябанной «личинки». Тогда раздевалка интернов была доступна всем и вся. Сантехнику, прячущемуся от справедливого возмездия санитарок. Анестезиологу с анестезистками, вздумавшими перекурить. Акушеркам, детским медсёстрам, санитаркам и, разумеется, самим интернам. Иногда в их и без того тесное помещение впихивали какую-нибудь коробку на «постоять». Из коробки тут же делали стол, за которым во время ночного дежурства можно было выпить кофе и перекурить, с жаром обсуждая детали клинических ситуаций, в которых ещё особенно не понимали, личную жизнь всего, что уже или пока шевелится, а также подробности вечной пьянки, что из скромности почему-то всегда зовётся «вчерашней». Металлических решёток тогда тоже ещё не было, но, что характерно, никогда ничего не пропадало. Может быть, потому, что у соседа было всё точно такое же, как и у тебя. И сантехник с корочками ПТУ не претендовал на ботинки Василия Петровича Иванова, выпускника медицинского вуза. А вот лет пятнадцать назад, когда маска «равенства и братства» была окончательно сорвана, обнажив истинное бездуховное неравноправие всего сущего в этой стране, первым делом из хлипкой раздевалки интернов ушла норковая шуба какой-то девицы. Так что была установлена бронированная дверь. Да и сама раздевалка расширена за счёт примыкающей каморки. Интернов акушеров-гинекологов стало гораздо больше. В этом году, например, на клинической базе родного роддома Татьяны Георгиевны ошивалось человек двадцать бронеподростков. Против тех пяти, что были присланы для прохождения интернатуры в тот замшелый год, когда она сама только окончила медицинский. Всего лишь ещё институт, а вовсе не университет и не академию. Пятеро – включая её.
Сколько с тех пор околоплодных вод утекло – пару цистерн, наверное. Названия становились громче,
