толкнул в плечо. Я стойко держался молчком – он обиделся и противно захныкал. Если братик начал бузить – значит, будет бузить… Что было делать? «Надо ему сказку рассказать!» – осенило меня. И как только я подумал об этом, перед глазами встала невероятно яркая, живая картина… Я задохнулся от восторга. «Хочешь, про Индию тебе расскажу?» – неожиданно для себя прошептал я. А сам уже растворялся в иной реальности, в ее невероятных, неведомых здесь – в Москве, в нашем ветхом двухэтажном домике в Большом Кисловском переулке! – видах и красках, запахах и звуках… Я уже знал: то, что вижу, – реальность, я когда-то был там, в этой картине, в этом чудесном мире, я там жил, и то была моя жизнь в Индии…
И, не ожидая ответа моего несмышленого брата, я заговорил.
Я рассказывал ему о нежной зелени рисовых полей, о тысячах попугаев, с пронзительными криками взмывающих в рассветное небо; о слонах, уходящих от летней жары на лесистые склоны гор; о вечных снегах Гималаев. О великой священной реке, которая несла свои темные воды мимо бедных индийских деревень. Там, на ее берегах, я катался на слонах, жил и учился в доме гуру, разговаривал с одетыми в коровьи шкуры отшельниками и аскетами. Сопровождаемый учителем, я ездил на колеснице в соседнюю деревню к знатокам Вед и вел с ними ученые беседы. Я ходил по деревням с бамбуковым посохом и видел, как новоиспеченному брахману дарят ушные кольца, тюрбан, зонт и зеркало. Как женщине наносят на лоб красную точку для защиты от демонов-ракшасов. Как на пышной свадебной церемонии жениху растирают грудь простоквашей… Как сжигают тела умерших, а во время эпидемий бросают их в воду, чтобы злые духи, вызвавшие болезнь, не разгневались на то, что их жертвы сожжены…
Не было никакого сомнения: я заново проживал то, что уже со мной когда-то происходило. Ведь, конечно, я, семилетний московский сорванец, не мог тогда ни прочесть, ни услышать об Индии тех вещей, о которых рассказывал. Я не мог знать всех этих слов: «брахман», «гуру», «ракшас», да я их и не произносил, изъяснялся как умел – но это нисколько не умаляло яркости моих переживаний и эмоциональности изложения. Брат завороженно слушал. Я разворачивал перед ним одну картину индийской жизни за другой, мое первоначальное изумление от собственного открытия нового мира уступило место властному желанию передать все в точности так, как я вижу…
Когда от непрерывного шепота во рту у меня пересохло – навалилась усталость, картины, стоящие перед глазами, стали меркнуть. Я замолчал и услышал ровное спокойное дыхание брата – он спал. «Эх ты…» – разочарованно прошептал я, но здесь глаза мои сами закрылись, и, полностью опустошенный, я провалился в сон.
Следующим вечером, как только родители вышли из комнаты, пожелав нам спокойной ночи, брат бросился ко мне: «Будешь сегодня рассказывать про Индию?» – «Буду!» И все повторилось, я снова погрузился в волшебные реалии другого, незнакомого, недостижимого во времени и пространстве мира…
Все это продолжалось в течение полугода. Каждый вечер я рассказывал брату про свою жизнь в далекой стране. Иногда, увлекаясь, я говорил громче обычного – родители,
