книжку – тридцать шесть страниц, говорить не о чем – и сказала, что к завтрашнему утру вычитает вёрстку. Стихи были очень разные, некоторые – откровенный бред, некоторые – как тёмный булыжник с мерцающими вкраплениями драгоценных камней, некоторые – как речь ребёнка, который только учится говорить. Но у автора был слух. Все стихи можно было петь. И у каждого стихотворения была своя мелодия, правда, у некоторых – совершенно сумасшедшая. Отдавая правку издателю, на его вопрос о впечатлении Аня осторожно сказала:
– Стихи какие-то совсем разные. Странная поэтесса.
– Еще бы не странная! – с готовностью ответил издатель. – У неё шизофрения. Я точно знаю, я с ней в дурдоме познакомился.
– А вы как там оказались? – Аня ни за что не спросила бы, если бы не была уверена, что издатель так шутит.
– Как все, – с той же веселой готовностью сказал издатель. – Связали, привезли и лечить стали.
– Тоже от шизофрении? – поддержала она шутку.
– Если бы… – с сожалением сказал издатель. – Нет, не от благородной шизофрении… От алкоголизма меня лечили.
Идиоты. Все знают, что алкоголизм неизлечим, а они туда же… А Алина посмотрела на меня сумасшедшими глазами – знаешь, как сумасшедшие умеют смотреть? Жуть! И говорит: «Год будешь трезвым – получится то, о чём мечтал вчера. Два года будешь трезвым – надежда не умрёт. Всегда будешь трезвым – сделаешь всё». Я, конечно, не понял ничего. Чего там понимать – сумасшедшая же… Четвёртый год не пью, представляешь? За первый год своё издательство раскрутил. С нуля! Как раз перед тем запоем бредил: если бы у меня свое издательство было, хренушки меня с работы выперли бы. Вспомнил, что сумасшедшая говорила – смеялся. Мало ли какие совпадения бывают. А полтора года назад Наденьку встретил. Когда поженились – дошло: жену-то у меня Надеждой зовут! Прямо как кипятком окатило… Это что значит: если вдруг запью – Наденька умрёт? Нашел эту Алину, ездил к ней, спрашивал – не помнит, что говорила. Вот ведь, а!.. Смеялась даже. Говорит: «Чего ты боишься? Не пей – и бояться не надо будет». Она, когда не в больнице, – совершенно нормальная. Даже мудрая… Я её стихи на свои деньги выпускаю. Ей приятно будет, а я не обеднею.
Алине действительно было приятно. И издатель уж наверняка не обеднел: тоненькая тетрадочка в мягкой обложке, тираж сто экземпляров. Один из этих экземпляров Алина потом подарила Ане. Написала почти нечитаемым почерком: «Ангелоликой Аннушке, ангелу небесному, ангелоподобному другу моему!» И поставила закорючку, похожую на стилизованный цветок. Аня эту книжечку с автографом автора никому не показывала – стеснялась. Но когда натыкалась на неё в своих бумагах, то каждый раз перечитывала неразборчивые строчки с чувством тёплой благодарности. Всё-таки её не каждый день называли ангелоликой и ангелоподобной. Честно говоря, никто никогда не называл. Кроме Алины, инвалида второй
