на отделение), указали место, где ставить. Подъехали тыловые машины и нас покормили ужином. Потом, выделив наряд для охраны парка машин и палаток с личным составом, объявили отбой: «перед завтрашним днем людям надо было дать хорошо отдохнуть». Раскатав скатки, мы завернулись в шинели и улеглись.
Едва все затихло, как снаружи послышались шаги и голоса. Я не сразу сообразил, почему они мне мешают уснуть. Показалось, что произносят мою фамилию. Я окончательно пробудился, увидев свет. Кто-то зашел в палатку и, шаря лучом фонаря, резко скомандовал: «Курсант Паланов – на выход!» Я вскочил. Передо мной стоял майор-особист Переверзнев. Скомандовали: «Одеться!» Я одел шинель в рукава, натянул пилотку. Хотел надеть ремень, но его немедленно отобрали, сказав: «А это – сюда». Я не понял. Одним неуловимым движением меня лишили и брючного ремня.
– На выход!
Придерживая брюки, я вышел вслед за майором. От моей палатки до палатки майора нас кто-то на расстоянии сопровождал. Пропуская меня внутрь, Переверзнев обернулся и крикнул: «Курин, идите спать. Нечего вам тут делать!
«А тити-мити?» – спросил из темноты Курин.
«Потом, потом!». – отозвался майор, ныряя в палатку.
«Этот суслик и есть Паланов!? – басовито спросил широкоплечий и широкомордый старшина – делопроизводитель. Он встал у входного полога. Кроме него в палатке особиста были: складной стол и четыре складных стульчика, на одном из которых уже сидел Переверзнев.
– И так, Паланов, Борис, кажется?
«Так точно – Борис Трофимович!» – с готовностью подтвердил я, не понимая, чего от меня хотят.
– Сам все расскажешь, или…?
– Или что?
– Или будем говорить мы?
«А ты садись, садись, Борис Трофимович!» – зловеще добавил «старшина-телопроизводитель», как его иногда называли в училище.
Я присел на стул, стоявший с другой стороны стола, и огляделся. В палатке горел мигающий свет от тарахтевшего где-то неподалеку движка.
За брезентом были слышны чьи-то шаги: кто-то бродил вокруг палатки, как пасущаяся кобылка. «Харитон, он мне надоел». – сказал майор.
– Что ему надо?
– Кинь ему это! Пусть идет спать.
Особист передал помощнику несколько купюр и старшина вышел. Снаружи донеслись голоса:
Эй ты, Иуда, чего здесь шляешься? Тебе сказано: «Иди спать»!
– Вы не имеете права со мной так разговаривать! Я вам не еврей-предатель! Я выполняю государственный долг! Деньги принесли?
– Ах ты, гаденыш! Я тебе сейчас такие деньги устрою!
– А еще хочу послушать, как Паланов петь будет.
– Сейчас ты сам у меня запоешь, Иуда Курин!
– Скоро из города вам много певцов привезут.
– Все-то ты знаешь! А ну, брысь отсюда!
Послышался вскрик, а потом быстрые удалявшиеся шаги.
«Сначала объясните, в чем дело», – дружелюбно
