style="font-size:15px;"> – Смотри, Лейка уже задремала… Давай Джульку быстро выгуляем, – последнее, что благодарно услышала я, проваливаясь в глубокий сон.
9
Барашка убить – не душу сгубить.
Где-то на пределе слышимости зудел комар, не останавливаясь, противно. Липкий пот покрывал всё тело. Судорожно пытаясь закачать спёртый воздух в лёгкие, я хлопнула по комару и проснулась. Гибельное солнце из раскрытого окна. На соседней кровати выдавала мелизмы-храпы Анька. Мобильный завибрировал. Вот он, комар из сна. Полностью разбитая, я нажала зелёную кнопку.
– Лейка, тихо! Ничего не говори. Просто слушай. – В полной прострации я спросонья послушно внимала встревоженному голосу Надин. – Сейчас тихонько встань и иди на кухню, чтобы Андре тебя не услышала. Там скажи «ага».
Проклиная всех художниц вместе взятых и Надин в частности, я дотащила себя до кухни и рявкнула:
– Ага! Ты посуду так и не помыла. Скотина ты, Надь, редкостная.
– Ти-и-ише, – прошипела Надин. – Тише. Анька спит? Быстро дуй ко мне в мастерскую.
– Ни за что! – отчеканила я. – Лучше вы к нам, на Колыму. Посуду помою сама.
– Лейка, Мыша зарезали!
– Надь, ты что, всю ночь пила? – зевнула я. – Как можно зарезать кота?
– Лия! Просто поверь мне! Коты сами себе харакири не делают. Давай, бегом сюда, ты мне нужна. Очень… – Надька отключилась.
Через двадцать минут (мой личный рекорд) я в ужасе рассматривала сюрреалистический натюрморт в мастерской Надин. На небольшом прямоугольном столе, за которым мы обычно сидим, лежало тело довольно крупного рыжего кошака с вывалившимися из шерстистого пузечка кишками. Рыже-белая шерсть, покрытая чёрными пятнами и подтёками на брюхе, казалась почти серой на фоне запёкшейся марганцовочно-чёрной лужи вокруг. Голова неестественно вывернута. Слева, там, куда обращена оскаленная кошачья морда, – пустая литровая бутыль из-под абсента. В противоположном углу – альбомный лист, приколотый… кинжалом Надькиного папы. На белом фоне чем-то коричневато-красным выведено неровным почерком первоклашки: «Шли файл обратно, кошечка. Даю три дня».
Мне стало страшно. Я вдруг очень быстро поняла, о каком файле идёт речь. Но Надин не скажу – на всякий случай. Бережёного бог должен беречь – свято в это верю.
– Бедный Мышь! – вырвалось у меня.
– Бедная я! – Надька с остервенением чиркала колёсиком зажигалки. – Вот знала ведь, что ненаш Стасик – только начало. Чувствовала. Если бы я ещё понимала, о чём речь… Мысли какие-нибудь есть?
– Ну, писали левой рукой. – Дали знать о себе мучения с Алькой: его всю начальную школу пытались переучить от леворукости. – Андре, кстати, можешь не подозревать – с таким маникюром размозжить голову мужику и свернуть шею коту невозможно.
– Маникюр дурным делам не помеха! – отрезала Надин, указав на стол. – А вот это ты как следует рассмотрела?
Только
