ужас лишил меня способности трезво мыслить: я не чувствовала ни холода, ни жары, ни голода, ни жажды, принимала желаемое за действительное и докучала сидевшей рядом девушке: «Что там такое, Мэри-Энн? Впереди, чуть левее. Блестит на солнце, видишь?»; или: «Что там за темное пятно, Мэри-Энн? Похоже, корабль, да?»
К вечеру второго дня, когда громадный оранжевый шар солнца тяжело опустился в океан, люди уже достаточно отошли от первого потрясения, чтобы начать жаловаться на затекшие мышцы и промокшие ноги. Мистер Хоффман объявил:
– Если добровольцы не сыщутся, будем тянуть жребий.
Тут молчаливая Аня Робсон, о которой Мэри-Энн говорила «дамочка из третьего класса», бросила на мистера Хоффмана суровый взгляд и накрыла сынишку, Чарльза, полой своего плаща. Она не хотела, чтобы ребенок такое слышал.
– Следите за своей речью, – неизменно повторяла она, если кто-то из мужчин заговаривал о смерти или отпускал крепкое словцо. – Здесь дети.
Не понимаю, почему она так остро реагировала, – видимо, это позволяло ей забыть о море, которое бесконечностью простиралось вокруг, меняя цвет от синего к серому, когда на солнце набегала тучка, или от серого к алому, когда пылающее светило спускалось к горизонту. Молодая немка по имени Грета Виткоппен разрыдалась, и вначале я решила, что она боится наступления темноты или скорбит о потере кого-то из близких, но потом стало ясно, что ее устрашали мужские разговоры.
Миссис Грант наклонилась к ней и похлопала по плечу:
– Успокойтесь. Вы что, мужчин не знаете?
Это мгновенно привело Грету в чувство, и она во всеуслышание заявила:
– Только людей пугают. Зачем говорить такие вещи?
В другой раз она обратилась непосредственно к мистеру Харди:
– Советую задуматься, как вы выглядите в глазах общества.
– В глазах общества! – ухмыльнулся Харди. – Общество знать не знает о моем существовании.
– Со временем узнает, – решилась она. – И будет судить ваши дела.
– Оставьте это для историков! – прокричал ей Хоффман, а Харди рассмеялся навстречу поднявшемуся ветру:
– Мы покамест не канули в историю – и слава богу! На свалку истории нам еще рановато!
По-моему, Грета первой приняла сторону миссис Грант. Я услышала ее сентенцию:
– Если они не думают о людях, вспомнили бы Господа. Господь вездесущ. Господь все видит.
На это миссис Грант ответила:
– Что с них взять – мужчины. Едва ли не каждый мнит себя богом.
А потом она у меня на глазах похлопала Грету по руке и прошептала:
– Мистера Харди я беру на себя.
Из всех пассажиров шлюпки только три женщины из Италии, да еще гувернантка Мария совсем не говорили по-английски. Итальянки, одетые как одна в длинные черные мантильи, тесной кучкой сбились впереди, то храня молчание, то разражаясь быстрыми,
