без следа. Если бы не наше бедственное положение, кто-то мог бы подумать, что ее и вовсе не было. Мысли о пароходе перекликались с моими размышлениями о Боге: оба были первопричиной всего, но либо оставались невидимы глазу, либо устранились, разбившись о свою же преграду.
Священник сказал, что это испытание укрепило – или обещало вот-вот укрепить – его веру; миссис Грант, по ее словам, напротив, укрепилась в своем безверии; а хрупкая Мэри-Энн примирительно шепнула: «Тише, тише, это уже не важно» – и торжественно затянула псалом за тех, кто в море. Мы подхватили, ощутив душевное волнение перед лицом своей трагедии и своей избранности. Меня растрогало, что даже миссис Грант пела вместе со всеми, – так велико было чувство единения и радости оттого, что мы остались в живых.
Если Мэри-Энн с детской наивностью принимала буквальный смысл библейских истин, то я, воспитанная в англиканском духе, смотрела на мир с практической точки зрения. Все то, что подвигает людей к нравственности, я считала добродетельным, но никогда не углублялась в дебри, чтобы решить, в какие именно догматы я верю, а в какие – нет. Я с почтением относилась к Библии – к тому внушительному фолианту, что недвижно покоился в маминой комнате, где мы с сестрой усаживались перед сном, чтобы послушать сказку на ночь. Был у меня и собственный томик Библии, маленький и неказистый, откуда надлежало заучивать отрывки для воскресной школы; после конфирмации, в одиннадцатилетнем возрасте, я убрала его в ящик комода и больше не доставала.
Мистер Харди сохранял уверенность и даже некоторую мрачноватую веселость.
– Везет нам с погодой, – заметил он. – Ветер юго-западный, очень слабый. Чем выше облака, тем меньше влажность. Не иначе как такая погодка еще продержится.
Меня это никогда не интересовало – ни до, ни после, но в тот миг мне по какой-то причине вдруг захотелось выяснить, почему облака белые, ведь считается, что они состоят из воды, а она бесцветная. Я спросила об этом у мистера Харди – кто, как не он, должен был знать такие вещи, но в ответ услышала:
– Море бывает синим, бывает черным, да любого, считай, цвета, а барашки на волнах белые – и все это вода.
Мистер Синклер, с которым я прежде не общалась, хотя и не раз сталкивалась на палубе, где он дышал воздухом в инвалидном кресле, тоже откликнулся на мой вопрос: не будучи специалистом, он где-то вычитал, что цвет облаков обусловлен преломлением солнечных лучей, а также тем, что при низкой температуре в верхних слоях атмосферы мельчайшие капли воды превращаются в кристаллики льда.
Зато мистер Харди разбирался кое в чем другом. Он рассказал, что на «Императрице Александре» имелось двадцать шлюпок, из которых не то десять, не то одиннадцать были благополучно спущены на воду. Это означало, что по меньшей мере половине из восьмисот пассажиров удалось спастись. В отдалении мы видели две шлюпки, но не представляли, какая судьба постигла остальные. Поначалу мистер Харди приказал гребцам
