на «Разумение» и затем выводит свою версию Четвероевангелия, в которой нет понятия Господа Бога, а есть только некий Бог, находящийся в каждом человеке. Лев Николаевич специально выучил древнегреческий язык, чтобы иметь возможность перевести тексты Евангелий самостоятельно, вот что получилось:
«1 Началом всего стало разумение жизни. И разумение жизни стало за Бога. И разумение-то жизни стало Бог.
2 Оно стало началом всего за Бога».
3 Все через разумение родилось, и помимо разумения не родилось ничто из того, что живо и живет.
4 В нем стала жизнь, то же, что свет людей стал жизнью.
5 Так же как свет в темноте светит и тьма его не поглощает» [3, стр. 19 и 24].
Этот буквальный перевод Толстого не устраивает, и он заменяет его более связным:
«1. В основу и начало всего стало разумение жизни. Разумение жизни стало вместо Бога. Разумение жизни есть Бог.
2. Оно-то, по возвращению Иисуса, стало основой и началом всего вместо Бога.
3. Все что живет родилось через разумение. И без него не может быть ничто живое.
4. Разумение дает истинную жизнь.
5. Разумение – это свет истины. А свет светит в темноте, и темнота не может погасить его» [3, стр. 635—636].
Согласитесь, это совершенно другое дело. Наконец-то появился связный смысл, за который очень хочется ухватиться! Была бы вся Библия вот таким слогом написана, мир был бы совершенно иным. Как видим, грамотный перевод (здесь и далее по всем евангельским книгам) наполняет Евангелие смыслом. Отпадает необходимость в толковании, уничтожается почва для бесконечного числа христианских сект, а следовательно, и религиозных войн. Мы видим пример того, каким именно образом должна была быть написана Библия, чтобы ее действительно можно было считать чем-то толковым, а тем паче – Словом Божьим. Автор предлагает читателю закрыть на минуту глаза и представить, каким эффективным, умным, светлым и благостным был бы мир в таком случае. Задержитесь еще на минуту, вернитесь к этой мысли и сделайте выводы.
Лев Николаевич жил в сугубо религиозной обстановке, в государстве, в котором нелояльность христианской вере и даже избегание религиозных обрядов преследовалось по уголовному законодательству. Поэтому, хотя у Льва Толстого и была собственная очень обширная библиотека, он искал литературную базу к соединению канонических Евангелий во вполне определенном направлении. Например, Толстому было не знакомо «Добротолюбие». Другое дело, что ничего толкового там, как оказалось, нет, но все же это характеризует определенную узость литературной базы писателя. Толстой всецело сосредоточился на том, чтобы превратить Евангелия в Свет Истины и забыл при этом проверить, не являются ли они мифологическим памятником? Автор преклоняет колени перед гением великого писателя, но вынужден констатировать недостаток глобальности в его взглядах, который должен быть
