начнется, например, в Пруссии (будет весьма странно) или в Австрии (tu l’as voulu, Georges Dandin – так я и отпишу нашему великому канцлеру, как только узнаю новости о беспорядках на улице Вены, и, признаюсь, это доставит мне большое удовольствие), сервиз мы оба перебьем, как в былые времена. Никто не удивлен – кроме Его Величества, полагаю – что д'Артуа свергают. Важно понять, на кого – или на что – его хотят заменить. От этого и зависит весь порядок моих действий. А Нессельрод пусть и далее наслаждается долгожданным отдыхом. Я специально еще не отправлял к нему курьеров. Наверное, уведомлю графа только тогда, когда ситуация выйдет из-под контроля, и Государю ничего не останется делать, как отправлять экспедиционной корпус во Францию уже проторенной дорогой.
И вот что мне интересно. Пять лет назад, когда у всех на устах было имя Риего, волевым усилием вмешалась Франция, на которую давили все четыре державы одновременно. Нынче что нас ждет? Испания выйдет на помощь нашему незадачливому Карлу Х? От одной этой мысли мне становится смешно. А потом удивляюсь самому себе: неужели я за все эти годы достиг истинного просветления, и мне любые политические треволнения кажутся пустяками? Четверть века тому назад я бы проводил на службе круглые сутки в попытке хоть как-то уладить возникший кризис, бесконечно бы курил и выглядел бы так, что краше в гроб кладут, а в конце концов у меня бы снова открылось легочное кровотечение из-за некоей пустячной простуды. Сейчас мне почти что все равно, что происходит там, за тысячу верст от нас, и какие новости привезут с курьером назавтра. Катаюсь на Острова, пью шампанское, стреляю по бутылкам из своих любимых «Ланкастеров», как юный поручик, и даже совершаю различные глупости, за которые мне впоследствии будет крайне стыдно… К сожалению, предаваясь сим les petites betises, я чувствую свой возраст в полной мере. Тридцать лет назад меня лишь немногие дамы и девицы посмели бы в гневе выкрикнуть мне в лицо: «Le vieux cochon!» и захлопнуть дверь в свою спальню прямо перед моим носом, как вчера поступила одна юная черноглазая demoiselle, фрейлина императрицы, кажется. Но я сам виноват. Как говорится, «вспомнила бабка, как девкой была» (да, я страдаю грехом многих своих соотечественников – привязан к русским пословицам, потому как в моем родном языке не слишком много столь красочных и метких изречений, придуманных народным разумом).
Но преимущество моих тогдашних тридцати лет перед нынешними пятьюдесятью шестью ограничивается только наличием благосклонности хорошеньких demoiselles. Кстати, их можно понять. Вспоминаю, как тогда мы вовсю потешались над стариками екатерининской эпохи, гоняющимися за актерками Французского театра или хорошенькими светскими дамами. Нынче я сам, верно, выгляжу так же.
Итак, ежели мне предложили вернуться на четверть века вперед, я бы наотрез отказался. Нет, я, конечно, бывало, грущу по этим временам, но особой тоски не испытываю. Больше тоскую по людям, которых уже нет рядом со мной. Таких уже более не появится… Нынешние люди ведут себя иначе. Даже те, которых я знал, весьма изменились. Но я, кажется, об этом уже писал.
Что ж,
