лениво шевеля плавниками, плавали золотые карпы. Фаулер где-то слышал, что созерцание этих рыбин настраивает на умиротворяющий лад, но ему они навевали мысли о еде…
– Миз Вивиен, – позвал он негромко, чтобы не напугать.
Девушка обернулась. Тревога, мелькнувшая в больших голубых глазах, сменилась узнаванием, и по-детски пухлые губы приоткрылись в улыбке.
Лейтенант улыбнулся в ответ. Еще опасаясь приблизиться, вытянул вперед руку с розой, и Вивиен сама сделала шаг навстречу.
– Здравствуйте.
Голосок у нее был тонкий и нежный. Трепетный? Да, пожалуй. Если лейтенант правильно понимал значение этого слова.
Она вся была такая. Трепетная. Хрупкая. Ранимая… Настолько, что желание защищать это воздушное создание просыпалось внутри где-то на уровне инстинктов…
– Здра…
Он осекся, увидев, как девушка вдруг отступила назад.
В ту же секунду за спиной раздался грозный окрик:
– Вы!
Фаулер развернулся рывком: по тропинке к нему спешил, запыхавшись от быстрой ходьбы, грузный мужчина средних лет в форме полковника авиации, но с усами прямо-таки генеральскими.
– Вы из полиции! – выпалил он обличительно. – Я слышал!
Фаулер успел перехватить растерянно-извиняющийся взгляд Вивиен, прежде чем девушка скрылась за плотной стеной растущих на другой стороне прудка кипарисов. Вздохнул и вставил не отданную ей розу в петлицу.
Как раз и полковник подоспел.
– Вы обязаны вмешаться! – потребовал он, подступив вплотную. Пышные, присыпанные сединой усы грозно шевелились. – Это возмутительно! Неправильно! Совершенно неправильно, понимаете?
Следовало поискать кого-то из медперсонала, но лейтенант рассудил, что человек, которому позволено гулять без надзора, вряд ли опасен для себя или окружающих. А слова о чем-то неправильном и требующем вмешательства насторожили.
– Идемте, – приказал полковник и, уверенный, что его не посмеют ослушаться, зашагал впереди, показывая дорогу.
Далеко идти не пришлось.
За кустами сирени обнаружилась беседка, а в ней – еще один пациент. Мужчина в полосатом пижамном костюме стоял у мольберта с карандашом в руке, никак не решаясь начать рисунок, и, что именно в нем неправильно, Фаулер понял не сразу. Лишь обойдя беседку и взглянув на художника с другой стороны, увидел, что глаза у того завязаны платком.
– Вот! – возмутился полковник. – Вы должны арестовать его! Это же совершенно неправильно! Так нельзя!
– Можно, – спокойно откликнулся человек из беседки.
И начал… Нет, не рисовать – беспорядочно водить карандашом по бумаге.
Чего еще ждать от психа?
– Невероятная наглость! – продолжал негодовать полковник. – Вы умерли? Так отправляйтесь на кладбище! Или хотя бы ведите себя как приличный покойник!
Почему Фаулер не ушел?
