догадался.
– Ну пойдём, чё стоять-то?
Пиявка пошёл к углу дома, а за ним и мы с Утюгом.
Вход в подвал был с той стороны, где мусорка.
Тухлятиной от неё не просто несло!
Разило!
Меня так и тянуло, сразу же, подойти к этой смердящей, высотой метра полтора куче, и осмотреть, и обнюхать её. Но мне не хотелось выдавать себя раньше времени, и я удовлетворилась лишь мимолётным созерцанием её и, прежде чем мы спустились в подвал, насладиться жужжанием роящихся, зелёно-синих жирных мух.
Дверь в подвал была действительно как в самом настоящем бомбоубежище: массивная, толщиной в две ладони, и запиралась механизмом задраивания защитно-герметическим.
Открывалась и закрывалась она с двух сторон, но когда в подвале кто-то был, то открыть снаружи её уже было нельзя.
Пиявка поднял с земли обрезок трубы и трижды, с выдержкой пауз между ударами -условный сигнал – стукнул по стальной обшивке.
Удары, почти беззвучно, уходили куда-то за дверь и глохли.
Мне показалось, что мы очень долго стояли и ждали, даже мелькнула мысль – «Там никого нет»
Но за дверью что-то со скрипом провернулось, и она медленно-медленно сдвинулась, пропуская солнечный свет в тёмную щель.
– Тарзан, вы там спите что ли? – Утюг потянул дверь, раскрывая шире – Проходи, Настя.
Но Тарзан (одного взгляда было достаточно, чтобы понять, почему Тарзан? подросток был волосатый, как взрослый мужик), стоял в проёме не пропуская меня.
– Кто … такая? – словно выплюнул он, явно, кому-то подражая.
– Квазимода не оставлял тебя за старшего, пусти! – толкнул его Утюг – Это, Настя! Ты должен её помнить, она три года назад была у нас в детдоме с каким-то концертом.
Тарзан внимательно ко мне присмотрелся, и поверив Утюгу, а не своей памяти, впустил нас, посторонившись, и закрыл дверь.
Сразу стало темно и я остановилась, но Утюг взял меня за руку и потянул – Не бойся, здесь нет ступенек, проход широкий и идти немного.
Он шёл уверенно и я успокоилась.
Шагов через двадцать, Тарзан ткнул рукой в стену и открылась ещё одна дверь. Помещение было просторное, с вентилятором, который медленно, и поскрипывая вращался. Над дверью была лампа в колбе, дававшая свет, не больше чем свеча, но глаза постепенно привыкали к темноте, и я осмотрелась.
У стены, противоположной от двери, было несколько тюфяков, от которых несло потом и жиром давно не мытых тел. На тюфяках лежали ещё двое, которые, при виде меня, резво сели. В правом углу была куча тряпья и два стула. Больше ничего не было.
– Знакомься, Настя – Утюг подошёл к сидящим на тюфяках.
Пиявка, опустив пакеты, тоже подошёл к тюфякам и сел
– Это – Утюг ткнул в сидящего слева – Урка, а этот – Очкарик. Неэ, у него нормальное зрение, просто он всех обзывает очкариками, вот и прилипло к нему погоняло.
– А это, Настя – она выступала у нас три года назад, но вы были ещё малявками,
