но и половой дифференциации. Подобно тому, как послереволюционная культура 1920-х переизобретала социальные отношения и строила общество гендерного равенства, наше время переизобретает тела через биотехнологическое переосмысление сексуальности и репродуктивных различий. Технологический скачок 1980-х и информационная эпоха, по словам исследовательницы Зои Софулис, «пережевали и переварили» прежние эпистемологические основания. Донна Харауей в «Манифесте киборга» охарактеризовала эту ситуация как смерть не только бога, но и богини. 1980–1990-е годы породили много феминизмов: постфеминизм, киберфеминизм, квирфеминизм… У всех были общие эпистемологические основания: отказ от понимания женского как самоочевидного/природного и установка на формирование новых гендерных алгоритмов. Искусственная матка становится все более вероятной, трансгендерная практика становится обычной, «естественное предназначение женщины» понимается как совокупность родительских практик, многие из которых уже не различаются на материнские и отцовские. Биотехнологии модифицируют репродуктивные практики (искусственное оплодотворение, суррогатное материнство), таким образом переизобретая сексуальное различие, и это требует переописания прежних понятий материнства в языках науки, культуры и политики.
Вопрос со стороны предшествующего радикального феминизма состоит в том, как же теперь бороться за права женщин, если мы теряем понятие женского как сущностного и политического единства. Но опасения, что феминизм исчерпал боевой ресурс или что «женский вопрос» снят с повестки, оказались преждевременны. Феминизм, наоборот, усиливает влияние как в активистской, так и в теоретической сферах. Чем менее мы можем говорить о природной сущности женского, тем более мы замечаем культурные и политические стратегии конструирования женского в социальных практиках, в использовании женских образов, в медицинском языке описания женского/материнского. Кроме того, необходимость рационализации ранее принимаемого за природное требует деконструкции прежних метафизических установок и поиска новых эпистемологических и политических решений. В свою очередь, появление новых репродуктивных технологий вызывает обострение патриархатных установок в политике: запрет абортов, контроль женского тела, попытку восстанавливать «семейные скрепы». Этот фундаментализм основывается на автоматическом повторении прежних метафизических оснований, поскольку привычки мышления работают в режиме самоохранения – чем они слабее, тем агрессивнее. Поэтому анализ оснований мышления и их переформулирование становятся политически актуальны, они позволяют выйти из замкнутого круга повторений бинарной метафизики и актуализировать саму постановку проблемы. В России дискуссии о биотехнологии, сурогатной и эктогенетической беременности проходят либо в морализирующей публицистике, либо в узких научных кругах. Философский анализ биомедицинской этики не допущен в публичное пространство,
