дадено?
Общий хор подхватил, несколько раз повторил эти уничижительные слова. Так наивный обличитель был с позором изгнан из дружных рядов революционеров. Всякая правда должна быть своевременна, как снег зимой, а жара летом.
…Спустя несколько дней в складчину отметили брачный союз двух влюбленных сердец – Евно Азефа и Любы Менкиной. Много пили, всячески дурачились и веселились. Потом Меерович привел уличного скрипача. Тот играл веселую песенку. Молодые отчаянно выплясывали, и все дружно подпевали:
В семь-сорок он подъедет,
В семь-сорок он подъедет –
Наш старый, наш славный
Наш агиц ын паровоз.
Дорога дальняя
Смертельная тревога
Свадьбу отгуляли, и, как часто бывает, наступили тяжелые дни.
Азеф пребывал в не проходящей меланхолии. Оставив дома молодую жену, он сидел в одиночестве в пивнушке, пил янтарное баварское, горько ударявшее в нос хмелем, и рассуждал: «Еще один такой скандал, как с этим прохвостом Коробочкиным (ну и фамилия, почти по Гоголю!), и мне несдобровать. Эта революционная рвань словно с цепи сорвалась, ничего святого. Им бы в психиатрическую клинику, а они, вишь, обо мне могут рассуждать: „предатель – не предатель“! Болваны! Однако обстановочку освежить следует, бежать, бежать отсюда поскорей, целее буду! Но куда? Учебу бросать нельзя: диплом инженера всегда пригодится. Нет, надо здесь окончить училище, а потом устраиваться на хорошее место. И быть осторожней…»
В девяносто восьмом году Азеф окончил учиться на инженера-электротехника и был готов навсегда остаться в Германии. Ему предложили приличное место инженера в солидной фирме Шуккерта в Нюрнберге, и он не отказался.
Охранное отделение всполошилось. Революционеры, словно тараканы под печкой, плодились и множились, и число их прибывало с удивительной быстротой. С ними следовало бороться еще усиленнее, нежели прежде. А тут такой важный борец, как Азеф, видите ли, захотел мирной жизни. Нет, он нужен в России, этот крупный специалист, но не в электротехнике, а совсем в другом, государственной важности, деле!
Ключ к сердцу секретного сотрудника был известен – деньги. Решили: вызвать на родину и вдвое увеличить жалованье. Теперь оно составило сто рублей в месяц да премии в размере оклада к Рождеству, Пасхе и Троице, а еще были обещаны любовь и взаимопонимание. Плохо ли?
Азеф задумался. Служба у Шуккерта оказалась утомительной, и он уже успел поменять ее на временную работу в какой-то конторе. И все же в Россию возвращаться не хотелось – в Германии было спокойнее.
Из охранки снова писали, и в гораздо более жестких тонах. Азеф, верный привычке просчитывать последствия каждого поступка, с тоскою размышлял: «Ведь если я откажусь от требования охранки, так что получится? Эти негодяи очень могут сообщить о моей деятельности социалистам, а те… Да, у этих сумасшедших революционеров нет ничего святого. Если они собираются сотнями убивать чиновников, то меня прихлопнут, как блоху. Может, уехать в Америку? Прекрасная для еврея страна, только враги и там меня достанут.
