подлеца от порядочного. Мне больше сердце болит за Немчинову, – он помахал в воздухе конвертом, – чтобы она отправляла деньги только через тебя, а про Аргунова забыла. Наговори тары-бары, ручку чаще целуй или еще чего и деньги, которые она будет через тебя давать партийной кассе, переводи в банк сюда, на мое имя. Вот моя рекомендация. Я характеризую тебя положительно, а еще пишу о нашей нужде, которая сдерживает поступь революционного движения. Все понял?
– Как не понять! – Выдернул из рук Житловского письмо, быстро спрятал его в карман.
Азеф, довольный разговором, впился в губы товарища по партии затяжным прощальным поцелуем. Уж очень он любил целоваться!
Москва подпольная
Свет и тени
Москва жила полной жизнью. Повсюду: на гигантском Садовом кольце, в купеческом Зарядье, на респектабельной Волхонке, на шумной Тверской – дома стояли в строительных лесах. Даже из дальних губерний на паровиках в древнюю столицу катили люди в чуйках, сапогах, лаптях: крестьяне решили поменять свою жизнь на жизнь городскую, сладкую.
Ехали в одиночку, ехали семьями – большой город манил властно.
Люди были нужны везде, промышленники не отставали от строителей, норовили высоким жалованьем переманить пролетариев к себе. Но строительный труд на воздухе был все же ближе крестьянскому сердцу. Овладевали новым делом: кирпич класть, раствор готовить, отвес ставить, кровлю железом крыть. Русский человек, когда нужда подопрет, умеет ловко перенимать дело и хорошо трудиться, а терпения и привычки к физическому труду было не занимать.
Нескончаемые подводы подвозили каменные блоки, кирпичи, щебенку, мешки с портланд-цементом. Люди, как муравьи, шевелились, бегали, переругивались, но дело знали и трудились на совесть: то ли Бога боялись, то ли начальства опасались. Вот и вырастали дома-красавцы, от которых глаз не отвести: по пять, по шесть этажей, с балконами за узорчатыми решетками, с роскошными карнизами, лепниной, колоннами, пилястрами, причудливыми маскаронами на богатых фасадах.
Богатела империя, развивалась во всех направлениях. Работящие и трезвые люди богатели, все больше думали о грамотности и образовании, о просветлении души науками.
Смутьяны, называвшие себя революционерами, понимали: легко уловить сердце бродяги и ушкуйника, подбить на дурное дело – на воровство, убийство, неподчинение властям. И трудно охмурить, затянуть в свои пагубные тенета, увлечь зазывными ложными речами человека сытого, знающего цену своей голове и своим рукам.
Вот и усиливали революционеры дьявольскую, нечеловеческую энергию. Все больше от слов норовили перейти к делу. Тут и крестьянская жадность ко всякой копейке пригодилась, агитаторы знали, чем тронуть душу чернорабочего: «Мало платит тебе душегуб-хозяин, требуй прибавки к жалованью! Не захочет он простоя производства, себе в убыток станет с рабочим тягаться, вот и будешь в два раза больше получать, а работать меньше!»
Случалось, рабочие агитатору морду били, пенсне его на стеклышки разлеталось,
