показалась, чтобы убраться у грузовика с пути… Сына Нель вытолкали в шею, Муред. Его Честь говорит: “Да я тебе помойного ведра не присужу”… Хоть и вызвал он шофера грузовика на заседание, только судья вовсе не позволил сыну Нель рта раскрыть. Вскоре его отправили в Дублин, в Верховный суд, только и это ему мало помогло… Манус Законник сказал мне, что Нель с семьей не получат и ломаного гроша. “А с чего бы, – говорит он. – Не на той стороне дороги”… Твоя правда, Муред. Вытрясет Закон из Нель последнюю денежку. Так ей и надо. Будет знать, как бесперечь прохаживаться мимо нашего дома и распевать при этом “Душа моя Элеонора”[9]…
Джек, бедняжка, тоже неважно себя чувствует, Муред. Конечно, Нель-то никогда о нем не заботилась, да и дочка Бриана Старшего тоже, с тех пор как пришла к ним в дом. Разве Нель мне не родная сестра, кому и знать, как не мне? Она никогда не уделяла бедному Джеку ни малейшего внимания, ничуточки. Роднее себя для нее никогда никого не было. Ей всегда было плевать на всех, кроме себя… Истинную правду тебе говорю: очень тяжкая у Джека жизнь из-за этой гадины… Томас Внутрях все такой же, каким ты его помнишь… Вечно сидит в своей лачуге. Но в один прекрасный день она ему рухнет на голову… Ну правда, разве мой Патрик не предлагал пойти настелить ему немного соломы на кровлю? “Вот еще, Патрик, – говорю. – Что тебе унижаться и ходить стелить солому? Пусть Нель сама перекроет ему крышу, если ей так угодно. Вот пойдет она ему солому стелить, так и мы тоже отправимся…”
“Да с тех пор как у Пядара изувечена нога, Нель нет дела ни до людей, ни до их бед”, – сказал Патрик.
“До себя зато каждому есть дело, – говорю я. – Чтоб крыть соломой собственную крышу. А мне нет никакого дела до этого старого хрыча Томаса Внутряха”.
“Но ведь дом на него обвалится”, – говорит он.
“Так тому и быть, – говорю. – У Нель полно дел и без того, чтобы носиться с этим Томасом Внутряхом. Подумай, Патрик, красавец мой, – говорю, – Томас Внутрях-то, он же как есть крыса с тонущего корабля. Он же к нам домой побежит, как только у него крыша от дождя протечет”…
Нора Шонинь, да?.. Я бы удивилась, кабы здесь проведала о ней что-то новое. Я и так знаю гораздо больше, чем нужно, – и о ней самой, и о любом из ее рода-племени, Муред… Слушает Учителя каждый божий день… Бедный Старый Учитель… Старый Учитель читает Норе Шонинь! Норе Шонинь! Божечки. Совсем Старый Учитель себя уважать перестал, если читает Норе Шонинь… Ну разумеется. У нее же в голове ни слова ученья не осталось. Да и откуда ему взяться-то у женщины, которая в жизни ни разу не переступала порога школы, кроме как в день голосования… Клянусь душой, мир совсем чудной стал, если Учитель ведет беседы с Норой Шонинь… Что говоришь, Муред? Что он ею очень доволен? Да он не знает, кто она такая, Муред… Проживи ее дочь с ним в одном доме шестнадцать лет, как со мной, уж он бы знал, кто она такая. Ну уж я ему расскажу… И про моряка, и про все прочее…
– …“У сына Шона дочь была, здоровая, как мужик”.
Широко известная ирландская любовная песня XVIII века, распространенная во множестве вариантов по всей стране. Ее коннахтский вариант приписывается сочинителю Кэролу О’Дейли. В собрании песен, изданных Шоном О’Дейли в 1849 году, упоминается восторженная оценка, которую дал этой песне Георг Фридрих Гендель, немецкий и английский композитор эпохи барокко. Гендель отметил, что она превосходит многие баллады, написанные им самим.
