и Ахилл, но если ты оставишь места для моей славы. Я могу не успеть за тобой, смотря, как ты расправляешься с врагами Македонии.
Филипп расхохотался во весь голос, хлопая себя по коленям.
– Но ведь я добываю славу и новые земли для тебя! – успокоившись, сказал он.
– Что толку, если у меня будет полно добра и мало дела! – парировал сын.
– Александр, твоё стремление мне знакомо, в этом ты очень похож на меня в молодости. Сейчас я понял, что ты будешь великим полководцем, отчего македонского царства тебе покажется недостаточным. Ты пойдёшь дальше, гораздо дальше, чем я даже предполагаю.
Филипп перевёл дух, лицо его посерьёзнело.
– Да, сын мой, иди дальше меня, если почувствуешь себя Гераклом, великим предком нашей семьи. Но лишь бы не пришлось тебе раскаиваться в содеянном, чего уже более нельзя изменить. Ты это понял, Александр? – строго спросил он.
– Понял.
– Вот, молодец. Теперь иди к себе, жди, когда наставник призовёт к учёбе.
Откровенный разговор
Когда Александр вышел, Аристотель подумал, что царь закончит встречу, но Филипп сделал протестующий жест.
– Мы столько лет не виделись, Аристо. Неужели нам не о чём поговорить? Прошу, раздели со мной трапезу. У меня отличный повар, а ты, я знаю, знаток греческой кулинарии. Он будет доволен, если тебе понравится его блюда.
Он хлопнул в ладоши. Появился слуга, получив распоряжение, он вышел. Филипп, видимо, тоже был неравнодушен к еде, поскольку продолжал говорить о своём поваре, которого звали Афиноген, с любовью:
– Пятнадцать лет назад он сбежал от сиракузского правителя Дионисия, для которого готовил помимо прочего особое блюдо из морских ежей. Недавно сотворил для афинского посольства, которое я принимал, удивительное кушанье: когда открыли крышку котла, по всему дворцу стоял аромат свежих роз, возбуждающий разум. Один из гостей тогда даже продекламировал: «Вдруг до земли и до неба божественный дух разливается, столь велико благоухание роз!» Можешь мне верить, Аристо, вкус блюда оказался сродни запахам розового куста в пору цветения. Афиноген раскрыл мне секрет: он истолок в ступе лепестки самых душистых роз, добавил сваренные птичьи и свиные мозги, вынув из них жилистые волокна, и подал под соусом с яичными желтками, оливковым маслом, перцем и вином. Вот что называется «искусство кулинара»!
Аристотель пожал плечами, намереваясь, по обыкновению, возразить собеседнику:
– Как бы ни был искусен повар, приготовление пищи я не считаю искусством, а лишь сноровкой в отличие от врачевания. Ведь врачевание постигло и природу того, что оно лечит, и причину собственных действий. А приготовление пищи целиком направлено на удовольствие её употребляющему, ему одному служит.
– Это почему?
– Потому что повар устремляется к своей цели вообще безрассудно и безотчетно, не изучив ни природы удовольствия, ни причины, не делая различий.
