до нее дошло – включился мозг, и она поняла, что в них стреляют. И то, что она последние несколько секунд слышит кроме хриплого мата ребят, – это частая автоматная стрельба. Внутри поползла паника, холодной волной мурашек поднимаясь по спине… Она вжалась в асфальт, наблюдая, как барахтаются-ползут ребята. Дрожа крупной дрожью, даже вроде скребя пальцами асфальт, словно пыталась зарыться в него. Проползавший мимо старшой сильно ткнул в плечо, указав рукой, что-то крикнул, ощерясь, но Дашу уже накрыл ужас, она замотала головой, обхватив ее руками, и вновь вжалась в асфальт, сворачиваясь калачиком…
Очнулась она только в той самой подворотне с объеденными трупами.
– Да перестань же ты упираться, чертова дура! – хрипел старшой, затаскивая ее за лямки рюкзака. – От расщеперилась, как кошка. Ф-фух!
– А… это… они что?..
– Да, удивительно точное наблюдение. Они в нас стреляли. Не скажу что старательно, но и не жалея особо. Могли и убить запросто.
– Ой… Просите… то есть спасибо… ну то есть…
– Ладно, уймись, не до тебя. Что у тебя с рукой? – повернулся он к одному из парней.
– Ладонь. Навылет. Перевязываем, – ответили за матерящегося сквозь зубы раненого.
– Еще у кого что?
Оказалось, по мелочи – попорчено кое-что в сумках. У Даши вообще пустяк – прострелена пачка макарон. Сумки-то и спасли в основном – парни сообразили ими прикрыться, а пули, пробив корпуса авто, наверное, уже изрядно потеряли силу. Еще было разбито одно ружье – прилетело в казенную часть, разломало всю легкосплавную коробку. Его, разрядив не без труда, тут же отбросили под стену – не до такого теперь. Все были возбуждены, движения резкие, нервные. Даша же сидела в шоке, нервно трясясь, – и это понятно: впервые в нее стреляли, да еще так – из автоматов, много… Драки, потасовки и прочее организованно-умелое или совершенно бестолковое рукоприкладство было хорошо знакомо с юности и даже доставляло какое-то удовольствие. Даша с некоторой тревогой вспомнила, с каким непонятным азартом она сшибла последнего упыря, – несмотря на смертельный (и даже гораздо хуже, чем смертельный) риск, это ей, как ни стыдно было признать, понравилось.
Но вот стрельба… Даже пиротехники она боялась до истерики (однажды ей чуть не стало плохо с сердцем на шикарном, надо признать, новогоднем салюте в Сертолове, традиционно устраиваемом военными).
Но сейчас шок был куда как серьезнее – она крутила в руках простреленную сумку, понимая, что, если бы пуля прошла немного ближе, она бы сейчас уже умерла. И наверное, уже бы и оживала.
Дальнейшее она помнила плохо, как сквозь пелену, на автомате идя за всеми, даже раз упокоив одного упыря. Немного стала приходить в себя только ближе к набережной, когда Большой Дом, в котором вдруг вспыхнула стрельба где-то внутри, остался позади.
Они проходили мимо какого-то то ли магазинчика, то ли салона красоты, устроившегося
