было немного, некоторые успели спастись в лодке, остальные утонули. Он уцелел каким-то чудом на оставшейся части корабля. Ребенок был чужой, но дитя ухватилось за него в минуту опасности, и спаслись они вместе.
– Матушка, видно, молится за меня! – говорил матрос, благоговейно крестясь и глядя на небо. – Ее молитва спасла меня! Испугался я очень, как еще в памяти был, да еще ребенок-то ухватился за меня – не бросить же его; окоченел, иззяб, водой заливает… Дитя плачет… И начал я молиться… А потом последнее, что помню: смерть пришла, и закричал: «Матушка родимая, помолись за меня! Помолись Господу!» Видно, горячо молилась она за меня. Вот в кармане и письмо ее ношу при себе… Спасибо родимой моей!
И он вынул письмо, написанное слабой рукой простой, малограмотной женщины. Мы перечитали его несколько раз, и оно произвело на нас сильнейшее впечатление. Последние строки его помню и сейчас: «Спасибо, сынок, за твою память да ласку, что не забываешь старуху-мать. Бог не оставит тебя! Я день и ночь молюсь за тебя, сынок, а материнская молитва доходит к Богу. Молись и ты, сынок, и будь здоров и не забывай твою старуху-мать, которая молится за тебя. Сердце мое всегда с тобой, чую им все твои горести и беды и молюсь за тебя! Да благословит тебя Господь и да спасет и сохранит тебя мне!»
Матрос, видимо, очень любил свою мать и постоянно вспоминал о ней. Спасенный ребенок, семилетний мальчик, полюбился капитану, человеку бездетному; он решился оставить его у себя.
Дивны пути Провидения! Велика сила материнской молитвы! Много есть на свете таинственного, необъяснимого, непонятного слабому уму.
Живой мертвец
Возвращаясь из Нижнего Новгорода в Москву по железной дороге, я заметил в уголке вокзала Владимирской станции монаха, внимательно читающего книжку, видимо, молитвенник. Вид старца показался мне замечательным: седые волосы и белая как снег борода как будто противоречили юношескому взгляду больших черных глаз. Когда он окончил чтение и закрыл книгу, я подошел к нему и из разговора узнал, что он иеромонах Г., едет в Петербург по делам своей обители, что он монашествует уже более тридцати лет, а прежней мирской жизни был офицером лейб-гвардии.
– Как это случилось, – спросил я, – что вы из офицеров решили сделаться монахом? Верно, в вашей жизни произошло что-нибудь необыкновенное?
– Охотно передал бы я вам, – сказал Г., – повесть о моей жизни или, лучше сказать, о милости Божией, посетившей меня грешного, но рассказ длинен. Скоро прозвонит звонок, и нам придется расстаться: ведь мы в разных вагонах.
Я пересел к моему собеседнику в вагон. К счастью, там не было никого, кроме нас, и он рассказал следующее.
– Грустно и стыдно вспоминать мне прошлое, – так начал отец Г. – Я родился в знатном и богатом семействе: отец мой был генерал, а мать – урожденная княжна. Мне было семь лет, когда отец мой умер от раны, полученной в Лейпцигском сражении; мать умерла еще прежде.
Круглым
