в госпитальном халате, спасшего его. Только темный силуэт.
И только, когда через мгновение солнышко спряталось за тучку, и он присел на стул у кровати, Большаков хорошо рассмотрел своего спасителя. Владимир Беликов оказался невысоким приветливым мужчиной и доброй улыбкой на лице. Его загипсованная правая рука висела на белой марлевой повязке. А темно-русые волосы вылезли из под бинтов на голове. Здоровой рукой, он пожал руку Большакову. И, как-то по-детски засмущавшись, сказал:
– Меня зовут Володя. Рад, что все позади. Хорошо, что сумели спастись от того кровавого «Хирурга»…
Да-да, именно в это мгновение, Николай вновь мысленно оказался в той самой кровавой палатке боевиков. Убитые, контейнеры для трансплантации органов, тот самый «Хирург», лица которого он не запомнил…, братик Андрей…
– А где брат? – он переспросил милиционера, и стал глазами искать по палате. – Его уже похоронили?
Беликов не ответил, а лишь опустил глаза в пол.
– Братик! Извини!!!! – крикнул Николай, и на его лице выступили слезы. Они катились по щекам и падали на окровавленные бинты.
Через несколько дней Николай уже мог сидеть. Самостоятельно кушать.
– Разрешите? – в двери появился незнакомый офицер в наброшенном на плечи врачебном халате. И подойдя к кровати Большакова, представился: – Подполковник Тришко, командир полка, где служил ваш брат Андрей. Мне сказали, что вы пришли в себя. Поэтому поспешил к вам.
Он взял стоящий у окна стул и придвинул его поближе кровати Николая.
– Спасибо, – начал подполковник, – вы воспитали отличного брата и офицера. Решением командования полка и дивизии ваш брат был представлен посмертно к Ордену «За личное мужество». Со всеми почестями он похоронен, как и просил, в подмосковном Орехово-Зуево.
– А вам, как старшему брату, – подполковник достал из дипломата небольшую коробочку и удостоверение, – передаю его награду на хранение.
Он положил на тумбочку небольшую белую бумажную коробочку с орденом и красную книжку с государственным гербом на обложке. Все, что теперь осталось у Николая от его близкого человека.
– Большое спасибо, – Николай приподнялся и пожал его руку. – Это я виноват. Так глупо потерял братишку… Не нужно было его брать с собою…
Человеческая память… Она способна хранить все увиденное многие годы, помнить, казалось бы, самые мелочи.
Трудное детство
Уже давно наступила ночь, и только синяя больничная лампа над входной дверью продолжала тускло гореть. Большаков лежал с открытыми глазами и все никак не мог уснуть. Наверное, именно теперь, оказавшись вынужденно здесь на больничной койке – в так называемом «отпуске по лечению» у Николая появилась впервые возможность еще раз посмотреть на свою жизнь, как бы со стороны.
Еще пару лет – и он перешагнет тридцатилетний рубеж. Тот самый переходный период, когда офицер,
