свет ласкал статуи, повторяя изгибы совершенных тел, и порой они казались более живыми, чем застывшие в ритуальных позах люди.
На какой-то момент в большом зале воцарилось гробовое молчание. Каждый день жрицы и жрецы могли лицезреть статуи сестер-богинь, но все равно каждый раз у них перехватывало дух. Тело Исиды, изваянное из мрамора, казалось, излучало мягкий свет. Золотистая ткань священных одежд окутывала ее фигуру, скрывая соколиные крылья. Над гордо поднятой головой высились рога, и солнечный диск меж ними сверкал так, как может сверкать только настоящее золото.
Стоящая напротив сестра не прикрывала свое тело одеждами. Темный камень изваяния казался то красноватым, то черным, то походил на кожу африканских цариц. Нефтида была обнажена, и ее фигура поражала совершенством женских форм. За спиной вздымались черные крылья, и рога с солнечным диском зеркально повторяли символ Исиды.
Жрец опустил голову, и из груди его вырвался едва слышный вздох. Даже он – посвященный высшего порядка, прошедший мистерии и приобщенный тайн, постигший многое в прошлом и будущем, – даже этот могущественный и знающий человек не мог задержать взгляд на лице Нефтиды дольше чем на несколько секунд. Черты лица статуи были столь же идеальны, как и тело, но несли в себе такое ощущение силы и угрозы, которое в любом живом существе вызывало животный страх.
Роза успела рассказать, что ее прадед служил в румынской армии, но, когда началось восстание греков против владычества Османской империи, он присоединился к отрядам мятежников, которыми командовал Александр Ипсиланти…
– Э-э, это было до революции 1917 года или после? – осторожно поинтересовалась Лизавета, которая весьма смутно представляла себе мировую историю вообще и историю Греции в частности.
Тетка взглянула на нее с укором.
– Нужно помнить предков и историю своего рода, – заметила она. – Тогда и дурацких вопросов не возникнет. Война Греции за независимость началась в двадцатых годах девятнадцатого века. Греков многие тогда поддерживали и в России, и в Европе. Так вот, после принятия конституции и окончания войны мой прадед остался в Греции, женился там на местной девушке и в качестве бизнеса занялся, так сказать, вопросами антиквариата. Археологии тогда как таковой еще не было, законов по этому поводу тоже, а в Европе, в связи с писаниной лорда Байрона и прочими событиями, как раз возникла мода на все античное… Тогда-то и было заложено благосостояние нашего рода.
«То есть этот славный прадед тырил античные вещички и продавал в Европу, – сообразила Лиза, – и потому разбогател».
– И статуэтку он привез из Греции, – продолжала вещать тетя Роза. – Просто до меня никто не интересовался ее происхождением, и даже имени ее не знали…
Итак, статуэтка Нефтиды прибыла из Греции!
И вообще, Греция – колыбель мудрости и искусства… и почему это Настька будет купаться, а она, Лиза, должна как дура сидеть в этой пыльной Москве, откуда почти
