мне на висок.И холодильник пляшет тяжко,
С одышкой. За окном, высок,
Торчит фонарь в своей фуражке.
Жизнь расставляет по местам
Все фонари, лампады, свечки.
И страшно, что не сыщешь сам
В порядке этом ты местечка.
Прогулка
Я шла пешком
сквозь городской июнь.
Вдали
стелилась
синим шелком Волга.
Шла по прохладе,
сонному ранью,
Как и по жизни —
в общем-то без толку.
А в пене неба,
в утреннем часу,
Тонул
луны засаленный обмылок.
И трясогузка
впрямь на стрекозу
Похожа
бирюзовостью закрылок
Была.
И танки,
словно сквозь ушко
Игольное,
смотрели через дуло.
И ветер
паутиновым сачком
Ловил листы,
как капли,
что сплакнули
Скупые вязы,
сон стряхнувши свой,
Зеленый,
плотный.
Их листва шкварчала,
Шипела,
как змея.
И ветер нес за мной
До самого разлучного вокзала.
«Тишине было много помех…»
Тишине было много помех.
На балконе кузнечик ругался.
Из-за стенки соседский смех,
Так похожий на лай, раздавался.
В прелом душе шкварчала вода.
В спешном сердце колола тревога.
Меж ударов его – вот беда —
Вклинил кто-то шаги у порога.
Только б мимо. Звонки не нужны.
Дребезжанье. Как землетрясенье.
Тишины. Как хочу тишины.
Хоть в коротенькое воскресенье.
«Опять перепутали. Все как обычно…»
Опять перепутали. Все как обычно.
Отправили бог его знает куда.
Шлагбаум рябит. И как будто бы в личную
Грусть удаляется рельсов гряда.
Жара лижет шею. Щетинятся сосны,
Как стадо больших дикобразов. И вот
Иду наобум и в молчанье погостном
По хлипкой тропинке, как будто бы вброд
Я перехожу травно-пряную ровнень,
Кляня на чем свет журналистский удел.
А на горизонте рыжеют коровы —
Для взгляда последний пред небом предел.
«В подъезде грохочут железные двери…»
В подъезде грохочут железные двери,
Змеится сквозняк, поднимается дым,
Как плющ по невидимой нитке. Истерик
Мешается ругань и смех. И к своим
Почти небесам я ползу потихоньку
Сквозь ад пыльно-серый. Разбито стекло,
Хрумтит под ногами осколочно-звонко.
И как поселиться сюда занесло,
На ту высоту, где
