а если бы вразумляли кнутом и пряником – тише края, чем Украина, во всем мире не было бы». Так говорит мой сын, но его, по молодости да по незнатности, плохо слушают.
Пани Выговская вдруг вспорхнула со стула, замахала ручками:
– Что же это, право, за разговоры-то у нас такие? К добру ли? Лена, подарки-то наши где? Давай подарки.
Обе захлопотали, кликнули слуг. Те принесли корчаги с вареньями да соленьями, дивную, расшитую цветами скатерть.
– То, что ты просила для сыночка своего, я сделала, – сказала пани Выговская. – Варнава обещал помолиться. Истинный подвижник. У него даже имя говорящее. Варнава – значит «сын утешения». Живет как птица. Имущества у него никакого. Питается чем Бог пошлет. Ни лампад у него, ни икон, а поглядит на тебя и скажет, кто ты есть и что у тебя впереди. «Мои иконы, – говорит, – небо, мои свечи – звезды». Его даже татары почитают.
– Ах, спасибо тебе, милая! Все-то ты помнишь и о всех печешься! – Пани Мыльская растрогалась, расцеловалась с пани Выговской.
– Ты бы и сама к нему съездила, – сказала пани Выговская. – К нему многие идут. Ныне вот поселился молодой Вишневецкий.
– Какой же такой Вишневецкий? – спросила пани Ирена.
– Князь Дмитрий. Князь Иеремия – его опекун, – ответила пани Хелена. – Я видела его в скиту. Расцветающая жизнь и увядающая – было до слез прекрасно смотреть на них.
Пани Ирена улыбнулась, а пани Хелена вспыхнула: ей было неприятно, что искренний восторг ее истолкован двусмысленно.
3
Дух земли, разбуженный весной, тревожил людей. Князь Дмитрий впервые в жизни чувствовал себя свободным и счастливым.
– Хочешь быть к Богу ближе, так иди к нему! – воскликнул старец Варнава, распахивая дверь крошечной своей хибары. – Ступай! Вернешься, когда зайдет солнце.
Князь Дмитрий посмотрел, куда указывает старец, но руки у того были распахнуты. Князь сделал первый нерешительный шаг и оглянулся: не шутит ли святой старик.
– Подожди, – сказал Варнава, он скрылся на мгновение в хатке. – Возьми, чтоб подкрепиться.
Передал несколько кусков хлеба. Князь внутренне содрогнулся: этот хлеб наверняка приношение каких-нибудь грязных старух, может быть, нищенок, – но хлеб взял. Положил за пазуху, пошел.
Впервые он видел землю так близко, ибо никогда не оставался с нею один на один. Земля была огромным жертвенником, воздающим дары солнцу. Зеленой нежной дымкой клубился лес, белое, слепящее глаза облако трепетало над рекой. Словно заросли бестелесных растений, шевелились над дальними полями косицы теплого весеннего пара, а вблизи воздух дрожал, и дрожала от напряженной радости песня жаворонка. Он тоже почувствовал в себе дрожь и поспешил к лесу. Летел как на крыльях, и ему мерещилось, что он такой же легкий и бестелесный, как эта чудодейственная дымка. Он шел по лесу, не защищаясь от веток, и они не били его, а прикасались
