хохот. Издевательский. Смеётся мама. Смеются остальные художницы, а это ещё человек десять. Может быть, даже их преподаватель Елена Геннадьевна смеётся – и все надо мной одной. А я иду плакать. В туалет. Куда ж ещё теперь?
Я буду сидеть в туалете долго-долго. И плакать постараюсь тоже долго. Чтобы веки опухли и стали, как пуховые перины и одеяла у двух сестриц-принцесс. Буду плакать, пока не придёт с работы папа. И я не собираюсь отвечать на мамины звонки. А когда спросит, почему молчала, напомню ей, что у меня, между прочим, болел живот. И я чуть не умерла от боли. Вот почему. Не надо было надо мной смеяться.
А то, как не художницы, а кони какие-то. Ржут и ржут…
– Что мне с ней делать? – вопрошала Екатерина громовым своим голосом остальных из группы, и некоторые сочувственно мычали. А те, кто не мычал – молчали. И молча жалели Машеньку. Хорошую девочку. Думали, как им уже надоела эта разговорчивая Машина мама со своими проблемами и контролем. Издевается над ребёнком, и остановить некому.
– В общем, я её буду к нам приводить! Да, Елена Геннадьевна? – и это был не совсем вопрос.
Скорее, такое утверждение. В конце которого из вежливости мама Маши поставила интонацией небольшой вопросительный знак: как-никак, к учителю обращается. Пусть и младше этот учитель большинства своих учениц. Елена Геннадьевна, похожая на умную матрёшку, немного вскинула бровь. А потом хлопнула ресницами: «Ну, если у вас нет выбора…»
А дальше все опять стали слушать разговор по телефону. Куда деваться? Урок, не уйдёшь.
– Ей одиннадцать лет всего! Куда я её дену? Нет, я не могу привозить и увозить её с этих кружков по пробкам через весь город. Забыл уже про «инородные танцы», да? Ага, правильно! Мне некогда. Я учусь! Да, мне так надо. Да, я тоже имею право развиваться! Да, обещаю – окончу техникум и тоже пойду работать. Нет, всё под контролем! А ты мне веток для икебаны привёз? Нет?! Всё, дома поговорим!
***
Папа считает, что зря я в техникум с мамой хожу. И что мама зря туда ходит. «Растрата ресурса», – говорит папа. Университет мама прошла, какой после этого техникум? Тогда мама отвечает, что мосты строить её уже научили, только она их ни капельки не строит, потому что ей это не интересно, и она училась на инженера из-за своей мамы, моей бабушки, потому что бабушке так было спокойнее. А вот теперь маму научат делать роспись по дереву. Она станет дипломированным художником и тут уж обязательно начнёт рисовать, потому что любит это дело. А на работу «просто так, чтобы деньги зарабатывать», мама идти не желает. Даже плачет, вот до чего это противно её натуре.
«Художники росписи по дереву». Можно подумать, что это такие художники, которые лазают по деревьям и разрисовывают их. Или даже – расписывают. Пишут всякую ерунду на ёлках и берёзах. Нет, даже так. Они на деревьях подписи свои ставят. Расписываются. Ну, это я так думала, пока мама перед поступлением всё-всё нам с папой не рассказала.
Мама тогда кричала: «Космос!» И глаза её сияли. Она показывала нам картинки на своём айфоне. С маминых красиво изогнутых
