и решал, как лучше по нему стучать. Я тихонько стукнул его сверху кулаком, отчего микрофон издал вопль. Затем я дунул, как следует – микрофон зашипел. «Раз, два, три», – громко сказал я. В зале кто-то звонко рассмеялся. Мама. Так я узнал, на ком папа проверял эти трюки.
– Костя, с микрофоном всё в порядке, – строго сказала Наталья Сергеевна.
Я понимающе кивнул и объявил:
– Загадка. Какой стих для зимы самый подходящий?
Зал оживился, зашуршал.
– Белый, – выкрикнул кто-то. Кажется, папа.
– Правильно, – сказал я. – Тогда слушайте.
Тут я не удержался и глянул на маму – она была бледная и смотрела как будто сквозь меня – небось, в глазах потемнело, вот-вот в обморок хлопнется. И я скорей повернулся к большому окну.
– Снег идёт,– начал я медленно, совсем медленно, – метель бушует,
Это зимний снегопад,
Снегопад, снегопад,
Вихри снежные свистят.
Я даже сам удивился, как это у меня так ловко вышло. Я здорово воодушевился.
Вихри снежные свистят,
Хлопья снежные летят,
Тучи серые идут,
Хлопья снежные везут.
Голос у меня стал зычным, со всякими переливами. Я, спохватившись, установил зрительный контакт с залом. А если быть точнее – с Марусей Скворцовой.
Это снежный караван,
Это яростный буран,
Это зимний ураган,
Это… холода капкан, – я запнулся совсем чуть-чуть, но в этот момент что-то упало, и я подумал, что это мама хлопнулась-таки в обморок, и не осмелился посмотреть в её сторону.
Стих складывался хорошо, но требовалась последняя строчка, а она никак не находилась. И я продолжал, уже вовсю размахивая руками.
Ты в него не попадись,
Ты, дружок, поберегись!
И тут я нечаянно погрозил пальцем директору, который сидел в первом ряду.
Ветер яростно свистит,
Туча грозная летит.
Я чувствовал нерв зрителей как натянутую собственными руками тетиву и понимал, что пора стрелять, но чем? Я восстановил зрительный контакт с Марусей, и в то же мгновение понял, какой должна быть последняя строчка. Но ещё недоставало предпоследней, и вихри закружились по новому кругу.
Это зимний ураган,
Это холода капкан…
Всё, вот она, попалась…
– Чтоб в него не угодить, – и тут я взял шикарную паузу, директор даже подался вперёд, – Надо горячо любить, – тихим голосом закончил я и обвёл поверженный зал торжествующим взглядом.
В ту же секунду он взорвался аплодисментами, взметнулись ввысь таблички с пятёрками. Маруся Скворцова даже забыла закрыть рот от восхищения, а мама была в сознании и, кажется, плакала.
– А стих-то совсем не белый, – заметила Наталья Сергеевна.
– Белый я забыл, – признался я.
– Значит,
