лгать самому себе, а потом повторять эту ложь другим, и уверять себя в своей честности.
Его мысли могут быть двойственными, тройственными. И остаётся лишь выбрать на свой вкус, под настроение этой минуты, ту мысль, которую пожелаешь сделать истиной момента. И самый свежий пример… Он задумался. А, вот же. Он сам только что говорил себе как бы в муках совести и отчаяния, как бы с удивлением: он ли совершил это страшное преступление? Он ли убийца? Хм. Позёрство даже перед собой. Может ли он быть честным и не играть хоть сейчас?
Но если не играть, тогда они поймут всю его гнусность, и вообще не смогут поверить ни ему, ни его словам. Нужно бить на их жалость. Лишь в этом случае можно выкрутиться. Людям свойственна жалость к оступившимся. Вот и он. Он тот, кто оступился. И на это он будет давить. Он будет давить на жалость. Люди глупы. А поэтому они обязательно поверят ему и отпустят. Не сразу, конечно. Что-то придётся потерпеть. Но не так это долго будет, он уверен. Он просто оступился. Но чтобы в это поверили другие, он сам должен в это поверить. И поэтому наедине с собой, в глубинах души, он должен тоже так думать и притворяться в общении с одним из своих «я».
А на самом деле?
А на самом деле с первого дня знакомства с Ксенией он знал, что убьёт её. Она слишком красива, сказал он себе, я слишком её люблю. Он сразу понял, в первую минуту, что любит её, что завладеет ею раз и навсегда, и никогда не отдаст никому. А значит, пусть нескоро, но наступит миг, когда он убьёт её. Почему? – сказал он себе. Потому что кроме меня больше никто не имеет права любить её, никто не имеет права ею обладать. Мой главный соперник – возраст. Мне шестьдесят три. Ей двадцать четыре. Кто знает, как долго она выдержит марафон любви со стариком. Но как только я пойму, что её чувствам приходит конец, я убью её.
Пять лет отношений с Ксенией. Пять лет рая и ада. Он следил за каждым её взглядом, он придавал значение каждому слову, чтобы вовремя понять, остывает ли её страсть к нему. И этот день убийства наступил. Этот день длился два года из пяти лет их отношений. Все последние два года он тянул с убийством. Он видел, девочка начинает смущаться, её что-то тревожит, порою она рассеянна или скучна, ей чего-то не хватает. Это огорчало его, и он говорил себе: час икс приближается. Он всё чаще находил повод, чтобы напиться. Он посещал банкеты, торжественные собрания с шампанским, реконструкторские балы с фуршетами, реконструкторские сражения с выпивкой. Она была с ним. Он таскал её за собой, как свою тень. Она оттеняла его старость своей красотой. Это было эффектно. Но вынуждало его ещё больше пить. Чтобы меньше замечать свою старость. И он везде – пил. Его вытаскивали из лужи рвоты. Он бегал по столам с закусками в переполненном зале и кричал диким голосом о своей любви к прекрасной даме. Его тащили под руки из зала, а он искал глазами Ксению и кричал ей: за мной, моя Жозефина! Его бесило, что она в гневе от его пьяных выходок. Его бесил сам факт того, что кто-то смеет на него гневаться, а тем более та, которую он страстно любит. И вот – та самая ночь. «Ты
