дурных намерений? – переспросил его собеседник.
– Ну да! Иногда в Париже появляются шайки вандейцев, шуанов и партизан, которые строят всякие заговоры…
– Успокойтесь, – ответил эмигрант серьезно. – Благодаря закону, позволившему мне вернуться на родину, я признал все новые порядки. Я мог бы открыто бороться за дело дворянства, но не стану что-то тайно замышлять против своего отечества. У этих господ вандейцев свои воззрения и понятия, у меня свои. Шпага, которой я дрался, разлетелась на мелкие куски, и я не буду подбирать ни одного из них, чтобы сделать кинжал.
Затем с хитрой улыбкой он прибавил:
– Впрочем, поверьте мне, что не шуаны угрожают существованию республики; партизаны старого режима угрожают жизни первого консула. Что же касается республики – если она и падет, то не в пользу принца…
– Как, – спросил квартирмейстер, – вы полагаете, что генерал Бонапарт?..
– Я думаю, что генерал Бонапарт – великий полководец и отличный политик. Больше чем кто-либо другой я преклоняюсь перед его военным талантом, и если, в чем я не сомневаюсь, он сумеет обеспечить Франции спокойствие и благополучие, как завоевал ей почетное место в Европе, то я готов полюбить его всей душой.
Унтер-офицер в знак полного удовлетворения так сильно ударил кулаком по столу, что задребезжала вся стоявшая на нем посуда.
– И отлично! – воскликнул он. – От вас большего и не требуется. Вы заняли место в моем сердце между героем Маренго и моей младшей сестрой Денизой.
– Денизой?
Молодой эмигрант вздрогнул всем телом.
– У вас есть сестра, которую зовут Денизой? – спросил он взволнованным голосом.
– О да, и она премиленькая!.. Я уверен, она превратилась в настоящую красавицу за те двенадцать лет, что я ее не видел…
В комнату вошла служанка с двумя запыленными бутылками.
– Душечка, – сказал ей военный, – такую же бутылку отнесите Колишу, кондуктору, пусть он даст нам поболтать немножко подольше. Я единственный его пассажир, и у нас еще достаточно времени, чтобы добраться до Эпиналя.
И, откупоривая одну из бутылок, бравый драгун продолжал:
– Да, большой была уже девочкой моя Дениза, когда я покидал Вож. Ей теперь должно быть лет двадцать пять. Она уже девушка… пора подумать о ее замужестве.
Усердные старания освободить бутылку от паутины, пыли и красного сургуча помешали драгуну заметить смущение, овладевшее его собеседником в тот момент, когда он услышал имя Денизы.
Здесь мы должны упомянуть об одной особенности, которую не имеем права утаивать от читателя. Трактир постоялого двора при почтовой станции располагался на нижнем этаже, и единственное широкое окно этой комнаты, выходившее на площадь, было открыто настежь из-за необычайной жары. Под окном находилась каменная скамейка, на которой по вечерам нередко собирались соседи Антуана Ренодо – отдохнуть от дневных забот и поболтать о своем житье-бытье.
В данный момент площадь была пустынна, камни мостовой блестели,
